Сергей Катуков - Ангелёны и другие. Сборник рассказов

В сувенирном магазине я провел некоторое время, разглядывая занимательную книгу под названием «Гримсби: История величайшего в мире рыболовного порта», в которой исследованы подъем и трагическое падение этого когда-то великого места. Проблема Гримсби, как я понял, была заключена в нем самом. В то время как рыбаки вычистили моря практически ото всего, что плавало или покоилось на песчаном дне, отцы города снесли почти все лучшие здания и монументы Гримсби. Кладбище Доти Парк было стерто с лица земли, точно так же, как и все театры, хорошие отели и многие из лучших домов. Кукурузная биржа, рыночный перекресток девятнадцатого века, больше похожая на прототип ракеты, сначала была обращена в общественный туалет, словно в качестве меры предварительного оскорбления, а затем также была уничтожена. Словно Гримсби пытался стереть любое напоминание о своем прежнем величии. Так и произошло. Сегодня Гримсби таков, каким он и заслуживает быть.

И обдумывая эту печальную мысль, я забрал свой автомобиль и направился в гораздо лучшее место: любое другое.

Мальчик, поднимаясь по книжной стремянке, заглядывал между ступеньками. Длинная, длинная лестница. Если положить голову на ступеньку, то книги тоже станут казаться ступенями. Тысячи, тысячи их вели из прошлого в настоящее. Тропа, по которой скачет взгляд — сверху вниз и слева направо — как по строчкам. Книжные корешки — сами строки одной бесконечной книги. И всё это из прошлого, сохранённое в настоящем.

«Пока мы не вникнем мыслью в то, что есть, мы никогда не сможем принадлежать тому, что будет» — такую непонятную цитату всегда приводит отец, когда хочет подчеркнуть важность этой библиотеки.

— А сколько здесь книг?

— Сотни тысяч.

— И ты их все читал?

— На это никакой жизни не хватит.

— Но тогда зачем нам столько книг?

— Посмотри, — говорит отец, — видишь, какая огромная эта комната, в которой помещается наша библиотека? За её пределами — другие комнаты. Большой-большой дом. А за ним — огромный парк и сад, в которых посажены самые разные растения. Они тоже специально собраны, тоже аккуратно расставлены по своим полочкам. А что за парком, помнишь?

— Леса и горы.

— Правильно. И ещё: озёра, реки, пустыни, моря. В них живут птицы и рыбы и самые разные животные.

— И насекомые. И микроорганизмы.

— Правильно, — говорит отец, поглаживая Адама по русой голове, приглаживая кудряшки. — И все реки, горы, леса и луга — такие же книги. А всё живое в них — как слова…

— А предложения в книгах — как жизнь рыб и животных.

Мельхиор засмеялся, радуясь смышлёности сына.

— Никто не может знать про все эти растения и насекомых, никто даже не знает их точное число. Но если их не беречь, не сохранять, как в библиотеке, они исчезнут. Погибнут. Понимаешь?

Адам, ошарашенный такой мыслью, замирает, представляя, что они, его отец, их семья, как хранители огромнейшей библиотеки, которая охватывает весь мир.

— А кто автор этих книг? — спрашивает мальчик, глядя на надпись на томе.

— Природа.

Адам, поражённый грандиозностью только что открывшегося ему мира, выбегает из библиотеки, бежит по анфиладе комнат, — в одной из них старшие сёстры занимаются музыкой на фортепиано, из другой слышно, как старшие братья берут уроки фехтования, — оказывается на широком, почти дворцовом крыльце. Спускается по ступеням. И мчится к парку, в бесконечно разлившемся озере которого начинается закат. Их дом, поместье избранного семейства Сальваторов, расположен на самой вершине местности. Почти настоящий дворец. Широкий, как пляж, подъём ступеней. Белокаменная торжественная колоннада. И просторный, как воздушный шар, купол, в котором устроена обсерватория. У их семейства собственный парк и собственный лес. И озеро, и луга, и поля. И так почти до горизонта, пока взгляд, усиленный линзами бинокля, не встречает поместье их ближайших соседей — семьи Консерваторов, дом которых, по словам отца, ничуть не меньше, а земли даже больше. И даже есть собственные горы и кусочек моря.

— Следующей весной мы к ним поедем, — обещает отец. А сейчас ранняя осень. И скоро двенадцатый день рождения Адама. И он начинает понимать, что мир бесконечен, безграничен. И слова о библиотеке — это только метафора, сравнение. Нет никаких полочек и стен. И за поместьем Консерваторов длятся и длятся природные пространства, где только изредка мелькнёт жильё какого-нибудь семейства избранных. И так без конца. По всему миру. По всей планете.

Обычно день Адама проходит дома — отец преподаёт ему историю, физику и математику, мама — литературу, музыку и живопись, дядя Гаспар, который живёт с семьёй в левом крыле дома, тренирует его и братьев в спортивных искусствах. Он шутник, весельчак и всегда подтрунивает над серьёзностью и скрупулёзностью Адамова отца. Наверное, он самый добрый и весёлый человек на планете! После занятий Адам с родными и двоюродными братьями, сыновьями дяди Гаспара и Бальтазара, уходит в парк. И каждый раз возникает какое-нибудь новое чудо в этом мире цветов, запахов, света и тенеписи. Бабочки и кузнечики, жучки и совершенно неизвестные насекомые, которых он называет «буквочками», так хитро прячутся среди листьев и веток! Иногда отец берёт его с собой в полёты. Они долго, тихо планируют под чистым полуденным небом над просторами их поместья. Отец поясняет, что вот там, на кромке озера, надо подремонтировать дамбу (недавние дожди оказались очень сильными), а торчащие среди глухого леса высокие столбы — опоры линий электропередач, которые повредил ураган на прошлой неделе. И их тоже надо восстановить. Но сам отец никогда не выполняет эту работу. Он только наблюдает и решает, что надо сделать. Когда их двухместный джет поднимается выше обычного — отец лукаво улыбаясь, тайком поглядывает на сына — видны далёкие-далёкие земли. Горы, море, принадлежащие семье Консерваторов.

В то солнечное утро мальчик узнал, что уроков сегодня не будет. И загрустил. Он любил историю. И часы занятий, когда отец, неспешно вышагивая от окна к столу по библиотечному паркету, рассказывает о предыдущих временах. О том, как возник человек. И как были народы, и царства. И о невероятном, непостижимом множестве людей, которые когда-то жили на земле.

— Их было больше тысячи? — спрашивал Адам, замирая с открытым ртом и вспоминая, как много раз видел растянутые цепи муравьёв, переселяющихся всей колонией из одной части леса в другую.

— Тысячи?! — восклицает отец. — Тысячи тысяч! И ещё помноженные на такие же тысячи тысяч! — Было видно, что он горячится. И кажется, совсем не одобряет эти тысячи народов.

— Большую часть истории они жили в бедности, страшнейшей нужде, погрязая в невежестве и болезнях, — лицо Мельхиора раскраснелось, он стал ходить быстрее, размахивая руками, — в постоянном страхе, постоянно! В войнах за еду и земли! Они называли это добычей! Добычей называли животных и растения, — строгими глазами смотрит отец на испуганного мальчика. — Как добычу использовали всё, что сохраняла земля: минералы и воду, нефть и газ! Добычей называли труд, к которому принуждали победившие побеждённых, сильные — слабых. И так было много, много веков.