Алекс Бор - Историкум. Мозаика времен [Сборник]

Малыш обменялся быстрыми взглядами со своими дуболомами, и его пасть сделалась ещё шире:

– И ты в это поверил?

– Даже если не поверил, почему бы не попробовать.

– А вот мне кажется, что ты явился совсем за другим. – Он приблизил свою морду почти вплотную к моему лицу (для этого ему даже не пришлось наклоняться), так что я ощутил зловоние, вытекавшее между его толстыми губами. – Как насчёт Причастия Обезьяны?

Итак, он заглотнул наживку. Оставалось вытащить рыбку на берег. И разделать.

– Я кое-что слышал об этом. Какая-то новая секта?

– Обыщите его, – процедил малыш.

Один из здоровяков ощупал меня тщательно и безрезультатно. Особое внимание он уделил моей голове; поиск «паразитов» продолжался минут пять.

– А где Дженис? – осведомился я как ни в чём не бывало.

По-моему, почти идиотическая наивность удалась мне неплохо. Малыш снова ухмыльнулся и пообещал:

– Ты скоро с ней встретишься… в другом месте. Заодно и причастишься.

У меня были другие планы. Я разорвал стальное звено, которое соединяло половинки «браслетов», и ушёл в медленное время, так что появилась возможность поработать с каждым из здоровяков индивидуально. Пока я сворачивал шею одному из них, у второго даже не успело измениться выражение лица. На этом втором я опробовал остановку сердца. Весьма действенная штука, лишённая внешних эффектов. Но если понадобится, для малыша у меня найдутся ещё сотни куда более зрелищных фокусов.

Вернувшись в суетные пределы, я, как и следовало ожидать, застал коротышку безмерно удивлённым. Он так и не понял до конца, что случилось за ничтожную долю секунды с его подчинёнными, отличавшимися до этого отменной реакцией и завидным здоровьем, и почему они вдруг решили прилечь на пол без признаков жизни. Зато он хорошо понял, что остался один на один с неприятностью, которая обладала неудобным свойством то исчезать, то появляться снова. Возникнув гораздо ближе, чем ему хотелось бы, неприятность, то бишь я, повторила трудный вопрос:

– Где Дженис?

По старой привычке он потянулся за пушкой, но привычка из полезной успела превратиться во вредную. Он ощутил это в полной мере, когда схватился за пистолет, мгновенно разогревшийся до пяти сотен градусов. Пистолет-то он отбросил, однако пластиковые накладки рукояти – вернее то, что от них осталось, – обугливались у него на ладони и пальцах. Ну и довольно сильно дымила кобура.

Некоторое время я не слышал ничего, кроме воплей, звучавших как забытая музыка, как слабое эхо всех казней, на каких мне довелось присутствовать. О, эта память. Мне нравятся её капризы. Если бы не они, мир был бы совсем скучным местом…

После того как малыш закончил кричать, ему пришлось поговорить со мной. Он поведал мне много интересного, и не только о Дженис. Сам он не имел прямого отношения к истории с трупом «мессии», однако без людей из его конторы дело явно не обошлось. По крайней мере, теперь вырисовывалось примерное направление поисков. Коротышку я решил пока оставить при себе; у меня появилось предчувствие, что он сэкономит мне изрядное количество энергии.

Мы покинули «Дом восходящего солнца» через чёрный ход, оставив менеджера и охранников в неведении относительно того, что случилось в комнате номер двести тринадцать.

Чёрный ход действительно был чёрным: он выводил в кромешность наподобие той, что царила в конце времён. Лишь кое-где угадывались не огни, а призраки огней. И оттого, что эта тьма была заполнена двуногими зверями, она не становилась ни теплее, ни уютнее. Я чувствовал по себе: любое мясо ищет тепла, уюта и безопасности. И только голод (да ещё проклятое любопытство) выгоняет его под ледяные звёзды. Правда, я испытывал голод другого рода – если так можно выразиться, освящённый таинством трансмутации.

Пока мы огибали крыло мрачного здания, коротышка тихонько поскуливал, неся перед собой обожжённую лапку. Так назойливо поскуливал, что я начал жалеть о том, что подобрал этого пёсика. Но не успел пожалеть настолько, чтобы избавиться от него. Мы подошли к стоянке.

Экипаж ублюдков из госбезопасности являл собой – по крайней мере, внешне – что-то вроде передвижного балаганчика. То ли был конфискован у какого-нибудь чрезмерно разговорчивого бедняги актёришки, возомнившего себя сатириком, то ли воплощал чьи-то представления об удачной маскировке.

Сидевший на козлах человек во фраке и в цилиндре ничуть не удивился, когда увидел, что начальник вернулся без больших мальчиков и немного пострадавшим. Со мной он избегал встречаться взглядом. Я оценил его понятливость. Будь он чином повыше, вопрос с коротышкой решился бы окончательно. Но я решил его всё-таки удивить, чтобы не зазнавался, и не удержался от маленькой шутки. Пока мы устраивались в фургоне среди дурацких масок, пыльных костюмов и поблизости от железной клетки, наш смышлёный кучер обнаружил, что в цилиндре находится не только верхняя часть его головы, но и ворона, для которой это оказалось не меньшей неожиданностью. Во всяком случае, она успела обгадить его лысину, прежде чем взлетела, хлопая крыльями, и скрылась в ночи.

Как ни странно, мне начинал нравиться этот балаганчик – я имею в виду город с обитавшим в нём мясом. И даже знаю почему: вибро порой недостаёт здешней непредсказуемости.

– Куда прикажете? – осведомился коротышка хриплым шёпотом.

– К тебе в Контору. Ты же меня арестовал, не так ли?

Этой фразой я поставил его в тупик, и бедняга всю дорогу мучился, позабыв о своей изуродованной конечности, пытаясь разгадать, что означали мои слова – разрешение играть привычную роль или попросту насмешку и смертный приговор в перспективе.

Контора находилась в центре города, тоже погружённом в темноту, и занимала огромное здание, которое при прежней власти было, очевидно, чьим-то дворцом. Я лишний раз порадовался некоторому сходству между нравами мяса и наших эмпиреев: утехи победителей мало чем отличались и в сущности своей сводились к примитивному захвату собственности.

В сопровождении коротышки, напустившего на себя строгий вид, я миновал на входе тройной кордон сторожевых псов, вооружённых автоматами, но и в коридорах хватало постовых; они дежурили на каждом повороте и на лестницах и добросовестно взбрыкивали при нашем появлении.

Коротышка провёл меня в свой кабинет на третьем этаже. Как я понял, в здешней иерархии он занимал тёплое местечко в сравнительно безопасной середине – не настолько высоко, чтобы пасть жертвой политических интриг, но и не настолько низко, чтобы превратиться в расходный материал при разборках вышестоящих. Кабинетец соответствовал положению; не большой и не маленький, он был вытянут, как кишка, имея в одном торце дверь, а в другом – зарешеченное окно, которое воспринималось с табурета для допрашиваемых как символ безвозвратно утраченной свободы. Довершали обстановку сейф, металлический шкаф для картотеки, стол для подручного и графин с мутной водой.