Александр Бушков - Лабиринт

– Намерения богов мне порой открыты, – сказал я. – А разбойники, увы, еще не перевелись и в нашем достославном государстве.

– Далее. Зерноторговец Поллий спрашивал у тебя, удастся ли ему обойти своего соперника – предстоял выгодный заказ, и коринфяне колебались, не зная, кому из двоих торговцев отдать предпочтение.

– Но достопочтенный Поллий увидел поистине вещий сон, – сказал я.

– Да, амбары его соперника сгорели. Все. В одну ночь.

– Боги властны и над богатыми зерноторговцами, – сказал я и подумал: «Бедный Каро, как мне будет не хватать тебя».

– Кроме этих случаев, ты совершенно правильно истолковал сны почтенного Павсания, золотых дел мастера Гикесия и многих других, не правда ли?

Слишком много они обо мне знали, может быть, почти все, а для этого нужно было наблюдать за мной не неделю и не месяц – простым копанием в моем прошлом, проведенном в краткие сроки, такой осведомленности не объяснишь. Примем к сведению и запомним.

– Предсказывать будущее нелегко, – сказал я. – Не у каждого есть к тому талант, но коль у кого-то он есть – для этого человека не существует тайн.

– Тогда ты можешь истолковать и мой сон?

– Как только ты мне о нем расскажешь.

Она колебалась, и я прекрасно понимал почему. Рассказывать постороннему человеку о своем позоре даже намеками, рассчитанными на умных людей недомолвками и иносказаниями было для нее тягостно. Как ни нужен я ей, как твердо ни решила она извести Минотавра, не бывает абсолютно порочных женщин. Но и отступить она не могла. Я терпеливо ждал.

Ее взгляд рыскал по комнате, задерживаясь на дорогих предметах: тяжелые шторы из золотой парчи, небрежно брошенное на столик ожерелье из крупных рубинов, огромный безвкусный золотой кувшин с вычеканенными сатирами, лапающими нимф, серебряный тартесский светильник, имеющий явное сходство с фаллосом…

Знакомая роскошь должна была возвратить уверенность, внушить, что ничего особенного не происходит, – она в своих покоях, госпожа, дающая ничтожному слуге приказ без промедления и на совесть исполнить пустяковое поручение. Только и всего. Никаких тайн, доверенных низкорожденному, никаких тайн, ставящих нас с ней на одну доску. Забыть, что мы с ней совершаем государственную измену, ибо Минотавр – ценнейшее достояние Миноса, а следовательно, и Крита. Но я постараюсь поставить нас на одну доску.

– Итак, госпожа? – спросил я.

– Меня душит змея, – сказала она. – Вот уже много ночей подряд. Черная, скользкая, она проникает сквозь запертую дверь, обвивается вокруг шеи и душит. И все время смотрит мне в глаза. Все время смотрит… Мне страшно, я просыпаюсь в холодном поту и больше не могу уже заснуть. Что мне хотят сказать этим боги?

– Змея – это совесть, – сказал я. – Наша жизнь порой сумбурна и не всегда благонравна, и очень часто, особенно в молодости, мы живем одним днем. Желания подменяют здравый смысл, страсть… (Я посмотрел ей в глаза. Она отвернулась.) Страсть заставляет забыть об осторожности и возможных последствиях. Человек слаб, в молодости легко быть безрассудным и стремиться удовлетворять все свои желания…

– Ты это осуждаешь?

– Отнюдь. Не вижу ни удовольствия, ни необходимости в том, чтобы клеймить чьи-то пороки. Мое дело – слушать и исцелять души.

– Как же исцелить мой недуг? – спросила она, и ей казалось, что она надежно скрыла от меня свое волнение.

– Средство есть, – сказал я. – Оно известно с давних времен, и его изобретатель прочно забыт – людская память неблагодарна. Но в конце концов неважно, кто придумал снадобье, если мы им успешно пользуемся которую сотню лет. Автора идеи обычно доискиваются лишь в случае неудачи, естественно, ищут его с топором. Так вот, лучший способ уничтожить тревогу – уничтожить ее источник. Знахари советуют после укуса змеи прижечь ранку каленым железом, но гораздо проще рассечь гадюку мечом до того, как она вонзит зубы. Ты меня поняла?

– Да, – сказала она спокойно.

– Но почему ты решила обратиться ко мне? К чему вмешивать богов там, где в состоянии справиться смертные?

По ее лицу пробежала легкая тень, наверное, она вспомнила своих верных слуг, сгинувших бесследно, бесславно и без пользы, впустую потраченные деньги, яды… Ну и прекрасно.

– Иногда смертные бессильны, – сказала она неохотно. – Даже те, что носят царский венец. Так берешься ты излечить мой недуг? Уничтожить змею?

– Готов служить, царица, – сказал я. – Потребуется некоторое время – нужно будет в спокойной обстановке побеседовать с богами, рассказать им все подробно и испросить совета.

– Надеюсь, боги не задержат ответ?

– Боги не любят волокиты, у них много дел и решить нужно все. Однако для успеха гадания…

– Сколько? Золотом? – быстро спросила она с презрительной усмешкой, которую уже не считала нужным скрывать, коль я сам спешил навстречу роли платного слуги, презренного наемника. Ну уж нет…

– Я никогда не беру денег вперед.

– У тебя есть принципы?

– Отсутствие принципов – тоже принцип, – сказал я. – Мне нужен корабль с надежной командой. Своего у меня нет. И еще мне нужна возможность отдавать некоторые приказания, которые по своему нынешнему положению я отдавать не могу.

– Иными словами, ты просишь Знак?

– Вот именно.

Она подняла крышку тяжелой шкатулки, и я невольно затаил дыхание – был бы жив мой дражайший родитель, незабвенной памяти болван, вдалбливавший мне в голову, что нет ремесла древнее и почетнее гончарного, видел бы он…

Знак – это тяжелый бронзовый медальон. С одной стороны на нем изображен священный бык, с другой – священный петух. И царское имя. Его обладатель может распоряжаться за стенами дворца от имени царского дома, и все, пусть и не отдавая ему царских почестей, должны слушать его, как слушали бы царя. Не более десяти человек на Крите имеют Знак. Сколько раз он грезился мне бессонными ночами, являлся в снах.

Она подала мне Знак, я принял его, и на этом состязание в лицемерии, кажется, закончилось. Весьма некстати распахнулась дверь и вошла Ариадна – конечно, сверхуслужливый Клеон просто-напросто побоялся ее задержать. Этим он и плох – у него не хватает смелости идти до конца. Правда, Царица вовсе не выглядела рассерженной, говорят, дочку она по-настоящему любит и, скорее всего, за то, что дочь на нее ничуть не похожа. Я не о внешности, если верить на слово знающим людям, Ариадна – живой портрет матери в ее семнадцать лет.

– Ты толкователь? – спросила меня Ариадна.

Ну конечно – идиот Клеон сболтнул, робко пытаясь ее задержать, что мамочка-де призвала толкователя снов.

– Толкователь, – сказал я, глядя в ее до отвращения невинные глаза.

– Я хотела бы…

– Разве придворные толкователи так неискусны?