Александр Бушков - Лабиринт

– Мне просто скучно. Говорят, когда-то во дворце было гораздо веселее.

Я легонько отстранила ее и заглянула в глаза. Пожалуй, она уже выросла, а я и не заметила. Забыла, что сама в семнадцать лет не считала себя девчонкой и уже успела узнать в одной уединенной комнатке, что бывает, если мужчине позволить абсолютно все.

Если посмотреть на нее мужскими глазами – она красива, готова стать женщиной и чувствует это. Но я не хотела бы, чтобы началось у нее, как у меня, – маленькая комнатка и самоуверенный смазливый офицер. Естественное желание матери – чтобы дочь не повторила ее ошибок, пусть даже мать и не собирается в своих ошибках каяться. Но где я ей найду подходящего жениха, если из-за проклятого Минотавра молодые люди из знатных критских семей давно не появляются во дворце? О чужестранцах и говорить нечего…

– Не грусти, – сказала я. – Скоро во дворце вновь станет весело, будет много юношей, ты полюбишь самого лучшего и красивого, и мы сыграем такую свадьбу, что позавидует весь мир… А сейчас иди к своим девушкам, у меня важные дела. И прикажи Клеону явиться ко мне, он ждет за дверью.

Еще одна сторона дела, подумала я, глядя ей вслед. Я должна уничтожить Минотавра и ради счастья Ариадны, а найдет она счастье лишь тогда, когда дворец вновь станет веселым, когда Лабиринт перестанет отпугивать людей. Я борюсь за счастье Ариадны. Ради нее я должна выиграть затянувшуюся на двадцать лет войну.

– Убрать стражу южных ворот в подземелье, – сказала я, прежде чем Клеон успел открыть рот. – И передушить всех немедленно. Что с нашим делом?

– Яд был отличный, – сказал он хмуро. – Мог бы свалить и быка, но…

– Человека с яблоком схватили, а твой стрелок промахнулся, – закончила я за него. – Горгий был так любезен, что лично сообщил мне об этом… Ты отправил деньги в Фест и Амнис?

– Нет. И не собираюсь.

Я остолбенела от изумления. Впервые он признавался, что палец о палец не ударил для исполнения моего приказа.

– И не собираешься?

Он посмотрел мне в глаза открыто и дерзко:

– И не собираюсь. Это бессмысленно, царица. Даже если мы подкупим гарнизоны не двух, а десяти городов, им не занять дворец и не взять Лабиринта. Хотя бы потому, что в этих гарнизонах полным-полно обленившихся бездельников, почти разучившихся держать меч, а дворцовые войска Кносса, охрана Миноса и стража Горгия – лучшие солдаты Крита. Пароли, тайны укреплений, секретные планы на случай каких-либо неожиданностей – этого не могу узнать ни я, ни даже ты. Ты можешь победить, лишь если тебе помогут Минос или Горгий.

– Но они же никогда…

– Я сказал все, что хотел сказать.

– Клеон… – И я с ужасом услышала в своем голосе беспомощность. – Неужели даже ты ничего не можешь сделать?

– Да. – В его голосе была та же беспомощность, а еще – грусть и безнадежная усталость. – Увы, царица, я ничего не могу. Не знаю, что придумать. Со мной такое впервые, а уж ты-то меня знаешь.

– Ты верный слуга, – сказала я. – Я была довольна тобой до сих пор, но ты ведь сам понимаешь, насколько важно для меня, чтобы сгинуло это чудище. Я порой грозила тебе плахой – исключительно из вспыльчивости, по злости. А сейчас говорю совершенно спокойно – если ты не найдешь выхода, мои палачи превзойдут самих себя… Что ты молчишь? Страшно?

– Страшно, – сказал он. – Очень.

И я видела, что это действительно так. Больше других смерти и пыток страшатся сами палачи.

– Тогда сделай что-нибудь, – сказала я.

– Сделал, – сказал он. – Я нашел тебе человека.

– Кто это?

– Толкователь снов. В его распоряжении была шайка из двадцати человек. Устраняли чьих-то соперников в торговых делах и в любви, поджигали, убивали. Словом, за соответствующую плату могли как нельзя лучше истолковать сон клиента согласно его желаниям. Я приказал полиции перевешать всю шайку – кроме, понятно, самого гадальщика – его нужно было лишь оставить без прежних источников дохода, разрушить надежды на будущее.

– И ты считаешь, что какой-то мелкий прохвост может сделать так, что под его дудку запляшет сам Минос?

– Можешь сейчас же отправить меня в подземелье до завершения дела, – торжественно сказал Клеон. – Это отнюдь не мелкий прохвост – просто у него не было возможности взяться за крупные дела. Я могущественнее его, но я его боюсь, и хвала священному петуху, что он об этом не знает. Но я-то, я знаю его лучше, чем он сам, – к иным людям следует предусмотрительно приглядываться заранее… Наше счастье и его беда, что он родился в семье гончара, а не поблизости от трона. Это страшный человек. Я не смог найти решения, но он найдет.

Я знала, что Клеон, кроме смерти и пыток, не боялся никого и ничего. Сомневаюсь, боялся ли он богов. Вряд ли. И если он в таких выражениях говорил о человеке, человек того стоил. Но прожить после выполнения всего ему порученного такой человек должен не долее минуты – подбирая для себя слуг и исполнителей, знай меру. Пусть они будут коварнее хозяина, пусть будут умнее, но ни в коем случае они не должны быть способными напугать такого человека, как Клеон. Услуги – и смерть.

– Здесь все, что мне известно о его делах, – сказал Клеон. – Прочти сначала.

– Хорошо, – сказала я. – Как ты считаешь, на время разговора с ним следует поставить за портьеру телохранителя?

– Совсем ни к чему, – сказал Клеон. – Такие люди никогда не убивают сами. Случается, что за всю свою подчас очень долгую жизнь они так и не обучаются владеть оружием. И в руках его не подержат – оно им ни к чему. Их оружие – ум.

– Подвинься, Мина, я встану. Что-то еще вина захотелось. Ну да, пью слишком много. Так ведь нельзя иначе. Если пить не буду, с ума сойду и как начну рубить всех подряд… Даже Горгия, понимаешь? Даже его. Даже не смотря на то, что я ему, как отцу, верю. Больше – отец у меня препустой был человек, брехун первостатейный… Одно хорошо – хвала священному петуху, два года никто уже не суется в Лабиринт драться с Минотавром. Но ведь эти восемнадцать лет из памяти не выбросишь? Куда там, и пытаться нечего.

Сорок три человека. Ну и что? На войне я втрое больше убил. Но то ведь война – там ты с мечом, а не с кинжалом, и на тебя идут с мечом, и смотрим мы друг другу в глаза, и целимся в грудь, все честно. А здесь? Поганое это дело – превратить солдата в палача. Правда, было мне тогда поменьше двадцати, глуп был, но какая разница? Тогда я ничего не понимал, и сейчас ничего не понимаю – просто верил и верю Горгию, а Горгий клянется священным быком, священным петухом и священным дельфином, что это государственная необходимость. Ну, предположим, плевал я в глубине души на эту самую государственную необходимость, штука эта для меня малопонятная и расплывчатая, мне бы только Горгию верить, потому что никому и ничему больше не верю, такой уж удался. Только б Горгию… Знаешь, Мина, временами страх берет, на таких мыслях себя ловишь – а если и Горгий чего-то не понимает? Нет, не может такого быть – тогда уж все, ничего не останется.