Александр Бушков - Лабиринт

Легкие шаги возникли из тишины и оборвались за моей спиной.

– Я пришла, – раздался девичий голос.

Я обернулся без напрасной порывистости. Она стояла передо мной и смотрела мне в глаза, тоненькая, загадочная – женщины в ночной тишине почему-то всегда кажутся загадочными. Нужно было найти какую-то удачную фразу, после которой все двинулось бы вперед естественно и свободно, как лодка по течению.

– Я знал, что ты придешь, – сказал я.

– Правда?

И тут я понял, что, несмотря на весь свой опыт, понятия не имею, как разговаривать с этой милой девочкой, которая ждет чего-то невыносимо возвышенного и придет в растерянность от всего, что не будет соответствовать ее представлениям. Аид ее знает, какие у нее представления. Мой опыт несколько другого рода.

Минотавр мне помог, как ни смешно. Отвратительный, леденящий душу вой разнесся над спящим дворцом, у меня мурашки по спине поползли, а Ариадна подалась ко мне и было бы просто не по-мужски не обнять беззащитную испуганную девушку и не прижать ее к груди. Что я немедленно и сделал.

– Это чудовище… – прошептала она, прижимаясь щекой к моему плечу. – Как ты решился?

Так, подумал я. Следовательно, сначала будут долгие разговоры, ее восторженный лепет и мои решительные веские ответы. Ну ничего, все равно предстоит скоротать невеселую ночь. Интересно, что в таких случаях шептал на ушко женщинам дядюшка Геракл? Знал бы заранее – обязательно бы расспросил.

– Должен же кто-то решиться, – сказал я и добавил: – Я ожидал встречи с чудовищем, но не ожидал встретить здесь такую девушку…

Неплохо, похвалил я себя. В лучших традициях бедняги Пиритоя – тот иногда воображал для разнообразия, будто романтически влюблен и форменным образом блевал тогда изящной словесностью.

– Значит, ты тоже? – прошептала она.

– Ну, конечно, – сказал я. Сейчас спросит, любил ли я кого-нибудь там, в Афинах.

– Ты любил кого-нибудь там, в Афинах? – спросила она.

– Нет, – сказал я. – Не довелось, потому что времени не было – дрались с пиратами, ходили на войну. Любовь… Друга я потерял из-за этой самой любви. Золотой был малый, любил без памяти прекрасную женщину. Пиритоем его звали. И убил его из ревности ее муж, мерзкий старикашка. Ариадна вздрогнула и теснее прижалась ко мне. Ох, погоди, Эдоней, сволочь старая, попадешься ты когда-нибудь мне в руки, припомню я тебе и Пиритоя, и наших парней, и свой собственный покусанный зад… Сейчас она понесет что-нибудь насчет того, что у нас, разумеется, все будет иначе и мы окажемся счастливее.

– Но мы будем счастливее, правда? – спросила она.

– Да, – сказал я.

– Ты вернешься с победой, я верю.

Я счел, что разговоров достаточно, поднял ее голову и крепко поцеловал. Ее тело напряглось, но лишь на миг, и на поцелуй она ответила довольно умело. Интересно, подумал я. Не похоже, что дочка удалась в маму, но кое-какие уроки она определенно получила.

– Ну а ты? – спросил я, когда настало время перевести дыхание. – У тебя был кто-нибудь?

– Это все было по-детски, – сказала Ариадна. – Мне даже казалось, что я его люблю, пока я не увидела…

– И как далеко зашли? – спросил я голосом квартального судьи.

– Не думай обо мне так, Тезей. – Она накрыла ладонью мои губы. – Не было ничего, почти игра. Он обыкновенный и навсегда останется обыкновенным. Что за доблесть – стоять на страже у Лабиринта.

Ну, никак вы не желаете удовольствоваться обыкновенными, раздраженно подумал я. Вечно вам подавай нечто из ряда вон выходящее. Медея, мачеха моя дражайшая, – пополам бы стерву разодрали – тоже сломя голову кинулась однажды из отцовского дома за таким вот необыкновенным, но чем все кончилось? Бросил ее Язон по дороге, золотое руно его как-то больше интересовало. Что же, люби необыкновенного, сводная сестрица твари из Лабиринта, и я тебя буду любить, надолго запомнишь.

Я ласкал ее намеренно грубо, но она покорно подчинялась, может быть, верила, что славные герои только так себя с женщинами ведут, накануне поединка с чудищем особенно – огрубели среди чудовищ, что с нас взять? – и я почувствовал легкий стыд – все-таки невинное создание с полным сумбуром в голове. Но что поделать, испокон веку женщинам кружили головы, лгали без зазрения совести и использовали для мимолетных удовольствий, с какой же стати и за какие достоинства Ариадна должна быть исключением? Пожалею я – найдется другой, не столь щепетильный.

– Не нравится мне эта галерея, – сказал я. – Давай лучше переберемся туда, где нас никто не увидит. Мне столько хочется тебе сказать…

Особой игры здесь не было, не в одном желании дело – я сам вырос во дворце и знаю, что у стен есть уши, а у щелей глаза. А эта проклятая галерея открыта всем взглядам, и то, что сейчас ночь, ничего не меняет – дворец и по ночам живет насыщенной жизнью, разве что более потаенной. И кто знает, как папа Минос посмотрит на то, что приезжий храбрец, прежде чем сразиться с чудовищем, в первый же вечер пытается соблазнить царскую дочку?

– Что же ты?

Ариадна замерла настороженно, стала на миг далекой и недоступной, как звезды над Лабиринтом. Ну ничего, обнять поласковее, поцеловать понежнее, с налетом грусти шепнуть на ушко:

– А говорила, что любишь…

– Пойдем, – решительно сказала Ариадна и взяла меня за руку.

Я шел следом за ней по едва освещенным коридорам, старался ступать как можно тише. Ариадна вела меня к своей спальне кружным путем, обходя часовых, а в голове у меня почему-то вертелось одно давнее воспоминание детства. Мне было тогда лет семь. Я играл с мальчишками, во двор вошел Геракл, и через плечо у него была перекинута еще пахнущая свежей кровью только что содранная шкура Немейского льва. Даже сама по себе шкура эта внушала страх, мальчишки с криками разбежались, и только я заскочил на кухню, схватил топор и вернулся во двор. Так и было – не испугался, не убежал с воплями, а кинулся за топором. Кто-то из дворцовой челяди стал смеяться, но Геракл надо мной не смеялся, я прекрасно помню. Потом мы часто играли на шкуре, Геракл подарил ее нам, она постепенно ветшала, а лет пять назад как-то незаметно исчезла.

Какие-то нелепые застежки для женских хитонов, совсем не похожие на наши, делают тут у них на Крите. Ладонь до крови уколол.

– Утро было прекрасное, как радуга, утро исполнения желаний. Я верила, что сегодня все решится, что и сама громада Лабиринта рассыплется вдруг серой тучей взвихренной пыли, и ветры тут же разнесут эту пыль во все стороны света, далеко-далеко, без возврата. Утро было как капля росы на бархатистом лепестке розы, как омытый родниковой водой драгоценный камень, мне хотелось любить всех, и когда вошла Ариадна, я подхватила ее и закружила по комнате, словно вернулась моя молодость и ее раннее детство. Но мое веселье ей не передалось, она была бледна, под глазами лежали тени.