Андрей Земляной - Офицер: Офицер. Тактик. Стратег [сборник litres]

Оба красных командира остановились, буквально захлестнутые могучим человеческим цунами, которое, однако, в отличие от природного, бойко двигалось в каком-то определенном направлении. Новиков попытался было сопротивляться человеческому потоку, но, обнаружив, что большую, да нет – подавляющую часть этого прилива составляют женщины, вздохнул и отдался на волю «стихии». Рядом с ним маячила фуражка Горшенина – его тоже смело «могучим ураганом» целеустремленных советских гражданок.

Кирилл двигался в совершенно неизвестном направлении минут пятнадцать, как вдруг обнаружил себя прижатым к прилавку. Прямо перед ним возникла замотанная до предела продавщица:

– Вам сколько? – не глядя на нового клиента, спросила она. – Побыстрее, товарищ.

– Чего «сколько»? – поинтересовался Новиков. – И куда «побыстрее»?

Кирилла стала занимать создавшаяся ситуация. Ясно, что к празднику выбросили «дефицит», но вот какой? Хоть бы понять, в каком отделе находишься. Если, к примеру, фотоаппарат – то не более одного, а если конфеты – то килограммов пять. Хороших, разумеется. Хотя вроде ни фотоаппараты, ни конфеты в СССР не были дефицитом. Никогда. Или были?

– Гражданин, не хулиганьте! – строго заявила продавщица и только тут соизволила поднять глаза на Кирилла. Увидев награды, блестевшие под распахнутой шинелью, она ойкнула, прикрыв рот рукой, и тут же сменила гнев на милость: – Вам сколько выписать, товарищ Герой Социалистического Труда? На кофточку или на платье?

«Ткань. Или пуговицы, что ли? Нет, за пуговицами бы так не давились, будь они хоть из малахита. Значит, ткань…»

– А какие расцветки? – тоном знатока спросил Новиков.

– Ой, я вам сейчас скажу. Сейчас…

Девушка заторопилась, сунулась под прилавок и выдернула оттуда тетрадку. Открыла, быстро провела пальчиком по записям, подняла голову вверх и зашептала, подсчитывая что-то. Кирилл пригляделся и прочел по губам: «Бристольский кончился, акажу – штука осталась, жиразол – кончился, алебастровый есть, гелиотроповый [229] Названия расцветок тканей. Бристольский – ярко-голубой, акажу – цвет красного дерева, жиразол – молочный с радужным отливом, алебастровый – бледно-желтый с матовым оттенком, гелиотроповый – серовато-лиловый. есть… Не гвоздичный же орденоносцу предлагать?..»

– Почему не гвоздичный? – спросил Новиков. – Красная гвоздика – это здорово.

– Ой, товарищ орденоносец, да это же серый! – воскликнула продавщица и тут же пораженно уставилась на него: – А как вы узнали?

Кирилл улыбнулся:

– Работа у меня такая – все знать. Вот что, дорогой товарищ продавец: что вы мне посоветуете? Для любимой женщины?

Девушка на секунду задумалась. Снова заглянула в свою тетрадку и, заговорщицки прошептав: «Я сейчас. Одну минуточку», – умчалась куда-то. Толпа заволновалась, зашумела, заплескалась, точно штормовое море, и выкинула к Новикову Горшенина. Тот тоже был весел, хотя и слегка помят.

– Ну как, товарищ командир? Выбрали подарок?

– Не знаю, Саша. Пока не знаю. Возможно, что подарок выбрал меня. Хотя еще не ясно…

Именно в этот момент продавщица возвратилась к прилавку и протянула Новикову выписанный чек:

– Вот, товарищ орденоносец, – шепнула она. – Хотела себе сберечь да уж ладно, – тут девушка вздохнула. – На две кофточки. Двуличневый и Бисмарк-фуризо [230] Соответственно двухцветный с переливом и коричневый с красным отливом. . С Новым вас годом! В кассу идите.

Кирилл с трудом протолкнулся к кассе, заплатил совсем смешную сумму – тридцать девять рублей двадцать семь копеек и двинулся обратно к прилавку. Раздвинув толпу, словно ледокол – полярные льды, он снова оказался перед прилавком. Продавщица протянула ему сверток. Снедаемый любопытством Новиков спросил:

– Красавица, а хоть что я купил?

Девушка сперва не поняла, а потом звонко рассмеялась:

– Идите, товарищ орденоносец, к вашей любимой женщине смело. Ей понравится, честное комсомольское!

И, прежде чем Кирилл успел хотя бы поблагодарить ее, толпа возбужденных покупательниц буквально отшвырнула его от прилавка…

Дополнив неизвестную покупку флаконом самых дорогих духов «Красная Москва», которые Горшенин, покупая для своих нужд, взял и на его долю, Новиков вернулся домой. Надя, услышав открывающуюся дверь, закричала из кухни:

– Кирка, проходи в комнату и начинай елку наряжать, а мы тут сейчас!

Кирилл прошел в гостиную, где обнаружилась елка, установленная бойцами хозвзвода в большую крестовину, сколоченную из пары неструганых досок, да множество бумажных и редких стеклянных игрушек, в праздничном беспорядке лежавших на диване. На верхушку елки уже была надета стеклянная маковка-сосулька, а в стороне лежали серпантин и вата, которой была уготована роль снега. Новиков оглядел все это убогое богатство и дал самому себе обещание, что к следующему Новому году наизнанку вывернется, но наладит производство ярких игрушек из пластика и стекла. Затем принялся украшать лесную красавицу, предварительно положив под нее свертки из ГУМа.

– Ну-у, а я думала, что ты уже все сделал, – протянула Надя, внося в гостиную блюдо с салатом «оливье», который научил ее готовить Кирилл. Тут взгляд ее упал на сверток. – Это кому? Мне?

И прежде чем Новиков успел ее остановить, молодая женщина уже схватила подарок и целеустремленно принялась его потрошить. Кирилл только хотел попросить ее подождать, как по квартире разнесся радостный визг.

– Кирка! Это же креп-жоржет! Ты откуда узнал, что я о такой кофточке мечтала?! И какой красивый!

Прежде чем Новиков успел сообразить что-либо, Надя уже висела у него на шее, покрывая лицо быстрыми, жаркими поцелуями.

– Ты самый… самый… Самый-самый!.. Вот!..

Кирилл обнял жену и тоже принялся целовать ее, отметив, однако, краешком сознания, что продавщицу из ГУМа надо бы достойно отблагодарить. Он не любил долго оставаться в долгу.

Третьего января продавщица отдела «Ткани» ГУМа, комсомолка и ударница Светлана Устинова возвращалась домой после трудового дня, помахивая сумкой, в которой лежали кило пряников и пятьсот граммов тянучек. Смена прошла спокойно и легко, в отличие от предыдущей, пришедшейся на тридцать первое декабря. Да еще под конец года выкинули дефицитный шелк, и в их отделе творилось нечто невообразимое. Толпы пришедших за подарками перемешались с толпой девушек и женщин, рвущихся к заветному креп-жоржету, и такое началось… Светлана вспомнила растерянного военного, который пришел за подарком и, должно быть, сам не понял, как его занесло в их отдел, и ей стало смешно. Она хихикнула, вспомнив, как орденоносец, Герой Соцтруда, старался скрыть свою растерянность, даже шутил, но так и не понял, что же такое он купил. «Интересно, – вдруг подумалось ей, – а у его “любимой женщины” волосы светлые или темные? А, может быть, рыжие? Ей ткань такой расцветки подойдет? А то ведь еще достанется орденоносцу… Хотя нет! Двухцветная всем подойдет!»