Патрик Дункан - Дракула против Гитлера

ИЗ ВОЕННОГО ДНЕВНИКА ДЖ. ХАРКЕРА

(Расшифрованная стенография)

После жестокой и изнурительной битвы в женском туалете покинуть само здание мне оказалось относительно просто. Я снял с мертвеца его форму и натянул ее

поверх своего тряпья бродяги, под которого я маскировался. Очень кстати оказалось, что он был крупным мужчиной, поэтому форма подошла мне довольно сносно.

Распрощаться с Томпсоном было тяжелее, но я все-таки принял это решение, сунув его под диван, и взяв вместо него Шмайсер моего покойного противника. Военный

трофей и все такое. Тело я оставил там же, где оно лежало, не придумав, как и куда спрятать этот чертов окровавленный труп. На самом деле, крови вообще-то

было мало, она лишь немного сочилась каплями из дыры в голове.

После этого я просто вышел из туалета, и этот первый шаг наружу заставил меня похолодеть от страха. Но в коридоре оказалось пусто. Я сделал еще одну остановку,

у двери на лестничную площадку, еще раз проверив свою маскировку. Опустив пилотку пониже на лоб, я открыл дверь и, войдя, оказался посреди хаотического

движения солдат, спешивших по лестнице вниз.

«Все чисто». Я услышал эти слова, неоднократно повторенные разными голосами по всей лестнице, как сверху, так и снизу. В свою очередь, и я повторил эту

фразу, постаравшись как можно лучше произнести ее на своем нижненемецком диалекте сержанту СС, стоявшему на площадке чуть выше меня, и затем присоединился

к общей массе спускавшихся нацистов.

Снаружи немецкие солдаты слонялись у обочины, болтая между собой, куря и смеясь, как делают это все солдаты, получившие краткую передышку между приказами.

Я смешался с толпой, но стал медленно пробираться к ее краю, отчаянно сопротивляясь растущему желанию бежать из этого дымного гадюшника, кишащего врагами.

Но тут, благодарение Господу, взяло верх то, чему меня учили, и я услышал голоса моих инструкторов в школе обмана и тайных трюков. Они сумели вбить мне

в голову, что бежит только тот, кто в чем-нибудь виноват; ни в чем не виновный же ведет себя естественным, обычным образом, сливаясь с окружающими. Руководствуясь

этим положением, я стрельнул сигарету у одного фашиста и прикурил от горящей сигареты у другого. Это была нелегкая задача – добиться, чтобы руки у меня

не дрожали. Признаюсь, мне пришлось заглушить кашель, когда дешевый крепкий табак резанул мне горло, как наждачная бумага. Во время этого маскарада я искал

глазами своего сержанта. И безрезультатно, так как Ренфилда нигде не было видно.

К этому времени я постепенно пробрался к краю группы и оказался всего в трех шагах от угла здания, подвергшегося налету фашистов. Незаметно отходя назад,

но продолжая оставаться лицом к гогочущей толпе немцев, я вскоре оказался там, и, когда я решил, что никто за мной не наблюдает, я сделал решающий заключительный

шаг за угол, скрывшись из виду.

Бросив взгляд на эту улицу, я не увидел там немцев и двинулся по ней как ни в чем не бывало, насколько, конечно же мог, просто как один какой-то солдат,

прогуливающийся с сигаретой в зубах. Если бы я столкнулся с кем-нибудь, я бы сослался на рассеянную мечтательную задумчивость типичного болвана. Я навострил

уши, готовясь услышать возможные крики у себя за спиной. Прогулка была напряженной, но моя уловка осталась незамеченной.

Пройдя с полквартала, я заметил на обочине машину. Оглянувшись по сторонам, не смотрит ли кто, я попробовал открыть дверь. Заперто. И было видно, почему.

Это было двухместное закрытое купе Lagonda Le Mans – великолепное, обтекаемой формы торжество автомобильного искусства. Ненавидя себя за это, я разбил

боковое окно Шмайссером. Никто не заметил этот кощунственный вандализм, поэтому я залез внутрь, открыл изнутри дверь, проскользнул на сиденье и перелез

на сторону водителя.

Вспомнив еще один урок моих наставников в SOE, я выдрал провода зажигания из-под приборной панели, чтобы мне их было видно, и после нескольких неудачных

комбинаций смог завести двигатель. Проведенные мной дальнейшие манипуляции с дросселем заставили машину ожить и заурчать, и я уехал на ней.

Сняв с себя гимнастерку и пилотку моего бывшего противника, я, проехав несколько кварталов, выбросил их в окно. Я спрятал Шмайсер под пассажирским сиденьем.

Теперь, когда мне удалось бежать, моей главной и неотложной задачей было предупредить Люси и, конечно же, остальных членов нашей ячейки, что Ренфилд попал

в плен. Было очевидно, что его будут допрашивать и, если информация из штаба СС верна, пытать, пока он не выдаст все, что ему известно. Несмотря на его

нынешнее слабоумие, необходимо было считаться со всеобщей уверенностью в том, что «все когда-нибудь начинают говорить». Нужно было предупредить всех, с

кем он контактировал. Что касается меня лично, то я больше всего тревожился за Ван Хельсингов, но в опасности оказывалось все Сопротивление.

Лагонда ехала прямо как автомобиль-мечта, двенадцать цилиндров реагировали фантастически, мчась, как лев за антилопой. Если бы только парни из Шрусбери

меня сейчас видели!

Довольно скоро появилась первая проблема. Когда я приблизился к окраинам Сфынту-Георге, я увидел впереди блокпост. Быстро повернув, я поехал по другому

бульвару и обнаружил, что и этот путь тоже блокирован: группа румынских солдат проверяла каждого, кто покидал город, пешком или на машине.

Вновь изменив направление, я в нескольких кварталах остановил машину, обдумывая ситуацию. Вполне вероятно, что все выезды из города охраняются аналогичным

же образом. Вопрос для меня состоял в том, настолько ли хороши мои документы, подделанные старыми троллями из отдела фальшивых документов, чтобы я смог

пройти сверхбдительное их изучение. Для меня стало очевидным, что немцы и румыны подстерегали нас там, на заводе, а сейчас нас ищут. Они устроили там засаду

и теперь блокировали все выезды, пытаясь нас поймать. Я мог лишь надеяться, что Ван Хельсингам удалось проскользнуть до того, как были установлены блокпосты.

Я решил, что не могу рисковать своими документами. То, что меня могут поймать, беспокоило меня далеко не в первой степени. А беспокоил прежде всего вопрос,

как мое пленение может угрожать моим товарищам. Мне во что бы то ни стало нужно было сообщить брашовским партизанам о задержании Ренфилда. Меня мучила

картина Люси в лапах проклятого майора Рейкеля.

Солнце уже начало подсвечивать пасмурное небо. С востока катились облака, отбрасывавшие еще невидимый солнечный свет на дома и улицы передо мной. Время

убегало прямо на глазах. Я поехал дальше, проверяя свою догадку о блокпостах, надеясь на чудо, что я ошибаюсь. И меня вовсе не обрадовало, что она оказалась