Патрик Дункан - Дракула против Гитлера

Хельсинг.

Пока я этим занимался, я не мог удержаться и часто поглядывал на саркофаг, который в этом небольшом помещении занимал явно главенствующее положение. Он

стоял так близко от меня. То, что внутри находится объект, вселяющий ужас и проливший столько крови, было почти за гранью понимания, в которое трудно было

поверить. Почти. Однако, тем не менее, его близость была довольно пугающей, и мне трудно было сосредоточиться на простой работе по забиванию деревянных

колышков в старый цемент.

Еще более смущающим был постоянный звук бьющегося стекла – это Ван Хельсинг разбивал все собранные им зеркала, одно за другим, на все более и более мелкие

фрагменты. Звук царапающего по стеклу камня всегда был одним из тех, от которых у меня стынет кровь, и мурашки ползут по коже. Слышать этот звук всю ночь

– от этого можно немного сойти с ума. Демоническая, омерзительная и зловещая атмосфера ни в коей мере не улучшала мое настроение. Мне неоднократно приходилось

сдерживать себя, чтобы не крикнуть профессору: «Прекратите это, ради Бога». Но в конце концов, он закончил разбивать зеркала и занялся тем, что начал устанавливать

их на вбитые мною клинья.

На все это ушло несколько часов, и в самый темный час этой ночи Ван Хельсинг предложил сделать перерыв и подкрепиться хлебом, сыром и вином, которые захватил

с собой Павел. Но Павел, обычно ненасытный, отказался, и я тоже.

«Давайте поскорей покончим с этим», сказал я, и профессор согласился.

Вскоре работа наша вновь оказалась прерванной. Я вдруг почувствовал неожиданный порыв ветра, хлынувший мне в лицо, и, повернувшись, увидел самое странное

зрелище. Какие-то цветочные лепестки темно-фиолетового цвета пронеслись в воздухе над саркофагом и, словно стая крошечных синих птичек, запорхали в склепе

перед изумленными моими глазами.

Ван Хельсинг поймал один из этих лепестков в раскрытую ладонь и осмотрел его в тусклом свете. «Борец»*, заметил он, оглядываясь по сторонам в поисках источника

этого странного явления.

- - - - - - - - - - - - - - - - - - -

* Борец (аконит, волчий корень) – крайне ядовитое стройное растение с очень красивыми фиолетовыми цветами. – Прим. переводчика.

- - - - - - - - - - - - - - - - - - -

«Должно быть, их задуло внутрь через окно», предположил я, но сразу же понял, что эта версия его не удовлетворила. Он молча принялся за то, чем занимался.

Я последовал его примеру и тоже вернулся к своей работе.

Мы закончили примерно за час до рассвета, профессор постоянно поправлял и вносил бесконечные коррективы в свою странную конструкцию, в которой каждое одно

движение вызывало смещение другого, которое, в свою очередь, изменяло следующее, и так далее, одно за другим, каскадом еле заметных поправок. Мы занимались

этим до тех пор, пока окончательно не выбились из сил, умственно и физически, и когда я запротестовал, что, определенно, с меня хватит, Павел со мной согласился.

Ван Хельсинг ответил на это так: «Наши жизни на волоске, господа. Мы сделаем все как должно, и как следует, иначе погибнем. А также, возможно, погибнут

и многие другие люди. И смерть – это еще лучшее, что может с нами случиться. Либо мы сделаем все правильно, либо нас ожидают самые ужасные страдания. Поверьте

мне».

Я поверил ему. Мой дед посадил это семя ужаса, и вот теперь Ван Хельсинг взращивал это хищное, плотоядное растение, пожиравшее мое мужество.

В конце концов он дал команду Павлу, отпустив его, и завесил окно какой-то тряпкой, а я бросил на землю молоток. Мы вышли из гробницы наружу, и я увидел,

как бледнеет на Востоке небо из-за Солнца. Я уставился на проблески рассвета, как будто видел его впервые в жизни.

Руки у меня от работы болели, и я увидел, как Павел пытается массировать себе руки на сгибах, так как ему несколько часов пришлось держать над головой

фонарь. Ван Хельсинг взглянул на часы и посмотрел на нас. Он выглядел уставшим. Впервые с тех пор, как мы познакомились, он только теперь казался старым,

тяжесть бремени, павшего на него, подрывала его обычную энергичность и силы.

«Рассвет уже надвигается», сказал он, поднимая домкрат, приставленный к стене склепа. «Вот теперь мы и увидим, действительно ли мы такие умные и хитрые,

какими мы себе кажемся».

Он вошел в гробницу, и я последовал за ним. Внезапно мне захотелось покинуть этот царственный дом смерти на этом безлюдном кладбище и вернуться в кишащий

людьми Лондон, где свежий воздух, и Солнце поднимается над Хемпстед-Хилл, где вольные полевые цветы растут, как им заблагорассудится.

«Закрой дверь», приказал Ван Хельсинг Павлу, и по коже моей поползли мурашки, когда камень заскрежетал по камню, окутав нас мраком, за исключением лишь

слабого света из прикрытого тканью окна. Меня охватил страх, запах и сама атмосфера этой могилы пробрали меня до костей. Ван Хельсинг включил электрический

фонарик, протянул мне домкрат и показал на замки, скреплявшие стальные ленты, которыми был стянут саркофаг. Замки легко сломались, и металлические полосы

шириной в три дюйма упали на мраморный пол – с лязгом, который заставил нас обоих вздрогнуть.

Я наклонился и положил руки на крышку, из такого же самого черного гранита с красными прожилками, которым мавзолей был облицован снаружи, но этот гранит

был тщательно отполирован до блеска, что было видно под слоем пыли. Ван Хельсинг, собравшись с силами, мне помог, и мы медленно сдвинули тяжелую плиту.

Она упала на пол с резким глухим стуком, разбив часть плитки на полу.

«У вас там все в порядке?», крикнул Павел снаружи. Голос его прозвучал тихо, казалось, будто он находится где-то далеко, за тысячу миль.

«Да, да!», закричал ему Ван Хельсинг.

Я не отрываясь смотрел на гроб, из черного лакированного дерева, простой, но по-своему элегантный.

«Of witch, and daemon, and large coffin worm,

Were long be-nightmared»*,

– процитировал я стихотворные строки. И на этот раз я получил ответ.

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

* И всех его гостей душили сны:

Вампиры, черти, ведьмы, колдуны.

(Перевод Е.Витковского).

Гостей подпивших буйный пляс томил

Чертей и ведьм – и в черноту могил

Тащили их во сне к червям голодным.

(Перевод Сергея Сухарева).

Из романтической поэмы Джона Китса «Канун Святой Агнессы» (The Eve of St. Agnes; 1819 г.). – Прим. переводчика.

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

«Китс», верно заметил Ван Хельсинг, взяв в руки монтировку и вставив ее под крышку гроба. Он несколько раз поднял и опустил этот рычаг, и вскоре с треском

сварной шов был вскрыт. Еще один рывок, нажим и толчок – и крышка на петлях поднялась на несколько дюймов. Отшвырнув в сторону монтировку, с громким лязгом

стали о мрамор, Ван Хельсинг руками поднял крышку в вертикальное положение.