Владислав Савин - Врата Победы: Ленинград-43. Сумерки богов. Врата Победы

Минами в голове, по нашему плану, Кравченко распоряжался лично. Два провода, дублирование, и это в дополнение к радиовзрывателю – а на случай, если бронеплощадка каким-то чудом окажется боеспособной, наготове стрелок с «рысью» (аналог из двадцать первого века – «шмель», эффект как у 122-мм гаубичного снаряда). Слышу его голос по радио:

– Волку-2, штаб, готовь!

Это он предупреждает тех, кто должен работать по хвосту поезда. Чтобы определились с участком подрыва. Мы ведь могли ошибиться с точной длиной состава, или к местности привязать с неувязкой, потому и заложили несколько минных «кустов». Сейчас «Волк-2» должен, видя, где конец поезда, уже «держать палец на спуске» подрыва нужного заряда.

– Бью! – Этого мог бы и не говорить. Земля вздрогнула, сразу три больших заряда по двадцать кило – это по тридцать шесть, если бы тротилом! В зоне поражения должны быть и передний броневагон, и оба паровоза, и головным вагонам достанется! А то, что в хвосте вижу лучше – там все разлетается обломками, как в голливудском кино про торнадо, вагон с пулеметными башенками буквально встает на дыбы и разламывается пополам. Значит, и большей части охраны поезда уже нет!

– Центру, я штаб, бью середину!

И разверзается земля под вагонами в середине, что еще стоят на путях – скорость была уже где-то тридцать-сорок, так что после взрывов в голове «гармошки» не получилось, вагоны друг на друга не полезли. Но вот сейчас фрицам, кто внутри, мало не показалось! Вагоны бронированы, а днище осталось легким – и сила взрыва снизу пошла в полузамкнутую прочную скорлупу, у всех стоящих должно ноги переломать, у сидящих компрессионный перелом позвоночника, разве что лежа на мягкой койке можно отделаться синяками! А сами вагоны с рельс сошли, перекосились – но не опрокинулись. Но много ли внутри осталось боеспособных?

Нельзя терять времени – пока выжившие еще в шоке, не разобрались в обстановке до конца. По нашей информации, вагон Гитлера должен быть восьмым или девятым. И восемь троек срываются вперед, на зачистку – этих номеров и смежных, для верности.

Проникновение в поезд, с вскрытием дверей и окон, это была одна из наших штатных задач еще в прошлой жизни (да и сейчас мы ее хорошо отработали, как я уже рассказал). Влетаю внутрь… это я удачно зашел!

Вагон самого фюрера, точно такого же внешнего вида, как другие в поезде, отличался лишь внутренним устройством. В передней трети находилось жилое помещение с длинным столом и восемью стульями. Через проход размещались купе, сначала жилое и спальное купе Гитлера с ванной, а затем – два купе для обоих шеф-адъютантов, еще одно – для двух слуг и служебные (в том числе кухня).

Правильно было написано в мемуарах, не помню кого! Вот в жилом помещении на треть вагона я и оказался, к великому изумлению присутствующих. Жаль, толпы герр генералов в мундирах со всеми регалиями не было – а как славно бы пустить очередь поверх голов, и все мордами в пол, суки! Присутствовали только трое.

Эсэсовец в черном мундире, на вид не пострадавший и боеспособный. Женщина, с залитым кровью лицом – головой ударилась? И сам.

Он сидел в огромном кожаном кресле. Что, наверное, и спасло ему жизнь – хорошо самортизировало толчок. Но все же и ему досталось, судя по тому, как стояли рядом эсэсовец и женщина – оказывали ему помощь? Или подняли и усадили в это кресло? Ударить тут должно не слабо – пол под заметным наклоном, стол сдвинулся к стене, стулья (восемь или нет, не считал) опрокинуты, разбросаны какие-то обломки и осколки. А этот мордой определенно похож! Слышал я, что у Гитлера двойники были – но возил ли он их в поезде? И по мемуарам (подтвержденным рассказом Рудински), такой вагон в поезде был один – еще два «салон-вагона» были именно салонами, во всю длину. Смотрит, гад, на меня, глаз мутный – точно, досталось ему, но живой и даже в сознании! Ну, здравствуй, Адольф!

Стреляю в эсэсовца как наиболее опасного, он падает. Женщина визжит, тон переходит в ультразвук. У фюрера проясняется взгляд, он открывает рот – интересно, что скажет? Дверь за спиной у них вылетает от мощного пинка, и из прохода врываются Рябой с Финном – третьего на подстраховке оставили? Влад и Мазур рядом со мной, рассредоточились, контролируют обстановку. И Лючия позади меня… и смотрит на Гитлера, как очень злая и голодная кобра! Она же его сейчас пристрелит как главаря сил ада на земле! Галчонок, не надо, не лишай мести и всех нас, и весь советский народ – жить эта мразь будет недолго. Говорю по-русски. Ну все, сейчас вяжем этого и уходим!

Черт, отвлекся на Лючию! Откуда у немки в руке появился пистолетик? Влад не видел, я ему линию перекрыл, Мазур на фюрера смотрел раскрыв рот, а Рябой с автоматом стрелять не мог, нас бы положил! Страшный удар в грудь, падаю на пол, натыкаюсь на опрокинутый стул. И тут Лючия в невероятном прыжке перелетает через здоровенный стол, припечатывая немку обеими ногами, обрушивается на нее – за секунду до того, как успевает подскочить Рябой.

Я поднимаюсь. Вроде особой боли не чувствую, куда это мне попало? В карман разгрузки, где магазины к автомату! И пистолетик смешной, подбираю, ну точно калибр 6.35, Аня Лазарева с похожим бегала – парабеллум бы насквозь прошиб, и стал бы я как минимум трехсотым! Лючия на полу лупит немку, слышен лишь визг, хрип и выкрики на итальянском. Рябой стоит над ними с автоматом – вроде его помощь не нужна?

– Прекратить! – рявкаю. – Этого пакуем. Влад, отвечаешь! Мазур, дома накажу за раззявость, а пока собрать документы, какие найдешь! Рябой, что у вас?

– Порядок, – отвечает тот, наконец отвлекшись от созерцания дерущихся женщин, – в крайнем купе два эсэсмана были, один жмур, второму мы помогли. И еще одного в коридоре – а больше никого нет.

– Можно я пристрелю эту (непереводимое итальянское слово, означающее крайнее неуважаемую женщину), мой кабальеро? – спрашивает Лючия, поднявшись и наконец вспомнив про свои «беретты».

– Отставить! – я оглядываю избитую немку. А кто она вообще такая? Портрет Гитлера мне хотя бы по карикатурам знаком, а вот как Ева Браун выглядела? Если в той истории она со своим любимым Адольфом оставалась в Берлине до конца, то, может быть, и здесь? Черта с два опознаешь – была вся физиономия в крови, так еще и Лючия хорошо коготками прошлась, как только глаза не выцапала? Берем тоже – пристрелить всегда успеем!

А фюрер так и не произнес ни слова, когда ему Влад руки вязал – хрен развяжется! Подхожу, смотрю в упор. И говорю:

– Осназ Красной Армии. А тебя, урод, ждет дорога дальняя, на Лубянку, и петля в конце. Доигрался!

И бью в морду. Не по-настоящему – так бы я его убил – а как мальчишки дерутся, в нос, до крови, чтоб лишь больно и унизительно. Фюрер дергается… и начинает что-то орать! С моим немецким, я ничего не могу понять, какой-то бессвязный набор слов! Он что, умом тронулся от такого? Так мы не виноватые – какой есть, товарищу Сталину его представим, а после пусть с ним в застенках кровавой гэбни разберутся!