Евгений Шалашов - Призраки Черного леса

Я слышал подобный рев один раз, когда моему дядюшке прислали в подарок бенгальского тигра. Кажется, тигр сообщал, что он хочет есть…

— Силен, старый, — проговорил я, обессиленно опускаясь на колени.

— Ага, — подтвердила Папуша, падая рядом.

Зарко ничего не сказал. Сумел лишь повернуть голову, улыбнуться и упал.

— Дадо, не умирай! — подползла к нему цыганка и положила ухо на грудь. Послушав, выдохнула: — Жив он. Силы много потратил. Воды бы…

Воды… Я с трудом, но поднялся и, перешагивая через раненых и убитых собак, побрел к гнедому.

На Гневко было страшно смотреть — весь в крови, в пене, но на своих ногах. Вот только на правую заднюю ногу не опирается — держит на весу. Ран на теле не видно из-за прилипшей грязи и шерсти, да и смысла сейчас нет их осмотреть. (Как и мои собственные!) Снимая с седла драгоценную баклагу с водой, едва удержался, чтобы не вылить ее на гнедого, но на коня бы все равно не хватило. Надо привести в чувство цыгана и идти дальше, чтобы отыскать местечко, где будем зализывать раны.

Чтобы привести Зарко в чувство, пришлось вылить на него половину имевшейся воды. Я смотрел, как Папуша тратит драгоценную влагу, и мысленно вздыхал — гнедого бы напоить.

Но, слава богу, старый цыган пришел в себя.

— Ну, вроде бы ожил, — облегченно сказала цыганка, возвращая мне флягу.

— Сама попей, — отвел я протянутую посудину.

Когда девушка напилась, я взял баклагу, побулькал, отметив, что осталось не больше четверти, снял с себя шлем и — прости, дружище, пропотело все! — вылил туда воду.

Гнедому было не очень удобно, да и воды мало — ему бы ведро, — но все лучше, чем ничего. На себя уже не хватило.

Зарко опирался на плечо внучки, но стоять мог. Грязные, оборванные и окровавленные, цыгане выглядели очень живописно. Думается, что и я был не лучше.

— Перевязать надо, — кивнула Папуша на мою ногу.

— Потом, — отмахнулся я.

— Дай хотя бы перетяну, — наклонилась цыганка, перехватывая ногу чуть выше раны.

— Кота жалко, — вздохнул я, выискивая глазами трупик Шоршика. Котик вряд ли уцелел в этой бойне…

— А чего его жалеть? — фыркнула Папуша. — Вон сидит.

— Вот ведь живучий! — обрадовался я, посмотрев на невозмутимого кота, пытавшегося слизать с шерсти собачью кровь. — Ну, пошли, что ли, — усмехнулся я и, опираясь на меч, как на палку, повел свое воинство к лесу.

Идти было мили две, но мы ковыляли добрых два часа. Впереди хромал я, за мной тащились цыган с цыганкой, а следом ковылял жеребец, прихрамывающий, как и его хозяин. Только кот шел твердо, гордо подняв хвост.

По дороге мы наткнулись на труп мерина, на который уже уселись вороны. Значит, зря убегал. А вот кобылки не видно. Может, сумела удрать?

Увидев людей, птицы разлетелись, но недалеко. Рассевшись на земле, недовольно закаркали, требуя, чтобы мы побыстрее убрались. Папуша сняла с мертвого коня сумки, котелок и искательно посмотрела на меня:

— Здесь у меня травы, еда…

Я вздохнул и взвалил сумки себе на горб. Гнедому и так тяжело.

Кое-как, но мы добрались до леса. Там было прохладнее, идти стало легче.

— Гневко, воду ищи, — попросил я коня, пропуская его вперед.

Гнедому понадобилось с полчаса, чтобы отыскать родничок. У меня не было сил кипятить воду, к тому же в лесных родниках никакой заразы быть не должно. Мы напились. Вначале конь, потом я.

Теперь можно упасть и отдохнуть. Дед и внучка так и поступили, но я себе подобного позволить не мог. Взяв легкое цыганское ведро (надо будет такое себе завести!), пошел к коню. Освободив Гневко от седла, отмыл засохшую кровь — его ли, собачью ли, смыл пот и грязь, начал осмотр. К счастью, глубоких ран нашел немного — всего лишь две, но обе на одной и той же ноге. Кость не задета — уже хорошо. Бывало у нас и хуже, справлялись, но ездить на жеребце верхом пока нельзя…

— У меня в сумке бальзам, — подала голос Папуша. — Жеребца помажешь, у меня у самой уже сил нет.

Смазав цыганским бальзамом раны коня, повернулся к лекарке:

— А мне этим бальзамом можно мазаться?

— Сейчас, подожди… воды принеси.

С трудом встав на ноги, Папуша начала снимать с себя одежду. Когда я принес воду, она уже была совсем голой.

— Помоги, — попросила цыганка.

Мыть девушку было проще, чем жеребца. И — никакого вожделения… Осмотрев свои исцарапанные и искусанные руки и ноги, оглядев живот, грудь, Папуша попросила:

— Спину посмотри — там что-то есть. Помажь.

На самой спине укусов не было, но там, где ниже, вырван солидный клок мяса. Кто не особо умный, тот может смеяться, но это очень болезненная рана, к тому же ее и не перевязать толком. Один способ лечения — лежать кверху задницей.

— Может, тебе лучше лечь? — предложил я.

— Если сейчас лягу, потом не встану. Мажь, а там видно будет.

Это точно. Мне тоже хотелось упасть и больше не вставать. Намазав мои раны и перевязав их, Папуша вконец обессилела. Я едва успел подстелить юбку и то, что осталось от блузки, чтобы цыганка не упала прямо на землю.

— Закрой ей задницу-то, — буркнул вдруг Зарко, только что лежавший без чувств.

Прикрыв наготу Папуши, я спросил у Зарко:

— Ты сам-то как?

Цыган, в отличие от всех нас, выглядел вполне прилично. По крайней мере, крупных ран не было видно, а мелкие укусы не в счет.

— Может, тебя тоже помыть?

— Пусть дед лежит, — с трудом сказала Папуша. — Ему отлежаться надо. И ты лежи, радуйся, что собаки причиндалы не откусили.

— Встану — кнута получишь! — пообещал строгий дед. — Рано тебе еще о таком говорить.

— Правильно! Кнута ей хорошего, чтобы не шутила, — поддержал я старика.

— И тебе бы кнута, — злобно выдохнул Зарко.

— А мне-то за что? — удивился я.

— Ты почему с коня слез?

— Как — почему? Слез, потому что вас не хотел бросать, — возмутился я. — Неужели не ясно?

— Ох, дурак ты, баро, ох дурак, — простонал старый цыган. — Мы бы с девкой от собак ушли — только влет!

— Твою же мать… — выругался я. — Я же решил, что вы на своих клячах далеко не уйдете.

— И мы тебя бросать не хотели.

Вначале засмеялся я, потом Папуша, а потом и Зарко. Ржали так громко, что к нашему хору присоединился гнедой. Единственный, кто сохранял невозмутимость, — это Шоршик. Кот уже закончил вылизывать шерстку и теперь укоризненно смотрел на нас — дескать, а что тут смешного? Если бы вы ускакали, то как же я?

Мы отлеживались несколько дней, дожидаясь, чтобы раны немного затянулись.

Быстрее всех — на следующий день — оклемался Зарко. Мог носить воду, поддерживать костер, собирать свежие травы. Но старик напрочь отказывался смазывать рану у внучки, и пользовать «интересное» место приходилось мне. Если бы не бальзам Папуши, валялись бы дольше — собачьи укусы штука поганая.