Евгений Шалашов - Призраки Черного леса

Была и хорошая новость — нашлась гнедая кобылка. Явилась исцарапанная, искусанная, потерявшая седло, зато живая и здоровая. Когда Папуша поправилась настолько, что смогла приготовить ужин, цыган спросил: — Что станем делать, баро? Дальше пойдем или возвращаться будем?

Я ждал этого вопроса. Если честно, с удовольствием бы повернул назад, но признаваться в этом не хотелось. Как не хотелось и признавать свое поражение. Обычно если я что-то обещал, то слово свое сдерживал. Сделав усилие над собой, сказал:

— Мы с гнедым дальше пойдем. Вы сами решайте.

Зарко скривился, посмотрел на внучку. Та делала вид, что играет с котом, хотя Шоршик напрочь отказывался вести себя как приличный кот — не бегал за перышком, не желал идти на руки и не урчал, а только снисходительно наблюдал за нами с видом старшего брата, присматривающего за малышней.

— Мы когда Томасу обещали вернуться? — зачем-то спросил цыган. — Через четыре дня. А прошло сколько?

Все дружно принялись считать, но получилось плохо: я думал, что мы провели в лесу дней семь, Зарко насчитал восемь, а по подсчетам цыганки — все десять. В одном сошлись — от поляны до встречи с дикими псами миновало два дня и, стало быть, глубоко в Шварцвальд мы не вошли.

— Мы здесь всего ничего, а нас уже чуть не съели, — задумчиво сказала цыганка. — Жаба огромная, змея на тебя вползла, собаки. А что дальше будет?

— Возвращаться вам нужно. Томас, наверное, домой вернулся, — предположил я. Вздохнул: — Главное, чтобы лишнего не наболтал.

— Томас не дурак, — улыбнулся Зарко. — Без твоего разрешения болтать не будет. И не уйдет, пока ты не вернешься. И мы, баро, без тебя возвращаться не станем. Вместе пришли, вместе ушли. Закон такой.

— Закон? — слегка вскинулся я. Не хотелось напоминать, что недавно старый конокрад уже сбегал от меня, не посмотрев ни на какие законы.

— Ладно, пусть не закон, — отвел Зарко глаза. — Нам без тебя не вернуться. Я старик да девка. Ты нас привел, ты вывести должен!

Уел меня старый конокрад! Как можно отпустить старика и девушку без защиты? А самое-то главное, что умница Зарко дает мне возможность сбежать, сохранив лицо.

Я призадумался — а так ли уж страшен Шварцвальд? Никто толком о нем ничего не знал, а только слухи и сплетни, похожие на сказки. В воображении я бодро рассекал мертвецов на мелкие части, сдирал шкуры с вервольфов и поражал в глаз дракона. Вместо мертвецов был обоз с призраками, вервольфов заменили дикие псы, а жаба-переросток и гостья из жарких стран изображали дракона. Я полагал, что все будет гораздо хуже. Не знаю, как именно, но хуже.

— Может, еще день пройдем, а ничего не отыщем, пойдем обратно? — нашла Папуша спасительное решение.

— Согласен, — сказал я, надеясь, что прозвучало не чересчур торопливо. Один день ничего не решит, но у меня хотя бы совесть будет спокойней. Как говорили когда-то — я сделал все, что мог, а тот, кто придет позже, пусть сделает лучше!

Утром мы вышли в путь. На сей раз первым был Зарко на своей кобылке. Замыкающими шли мы с жеребцом. Гневко делал вид, что здоров, но ездить верхом на нем было еще рано. Его Сиятельство Шоршик снова куда-то пропал.

— Баро, а почему у тебя седло такое? — поморщился цыган, ерзая в одолженном у меня седле. — Неудобно же!

— Не нравится, поезжай охлюпкой, — предложил я, возмущенный такой наглостью. Ему одолжение сделали, а он выделывается.

— Чего ты сразу собачишься? — обиделся цыган. — Я только спросил — почему седло неудобное? Сидишь, как на табурете…

— Высокое, потому что юбка спускаться должна, — пояснил я, удивленный, что кто-то не знает таких простых вещей.

— А… — наконец-таки дошло до цыгана. Видимо, вспомнил, что кроме панциря есть еще и кольчужная юбка, прикрывающая переднюю часть тела.

— Мне самому поначалу неудобно было, — признался я. — Потом привык.

— И как это рыцари в доспехах воюют? — поинтересовался Зарко. — Руки и ноги в железе, не повернуться. — Хмыкнул и, не дожидаясь ответа, поскакал вперед.

Я залюбовался скачкой. Зарко словно бы слился с конем в одно целое. Вроде я сам неплохой наездник, но до цыгана мне далеко…

С утра стала портиться погода. Я привык, что, пока мы были в Шварцвальде, солнце светило ясно, а по небу бегали беленькие облачка. Сегодня же, с той стороны гор, где был Вундерберг, выползала огромная туча.

Словно отвечая моим опасениям, к нам вернулся Зарко.

— Ураган будет. Я впереди какой-то сарай видел, — сообщил Зарко. — Может, в нем и укроемся? Там даже крыша цела.

Сарай в Шварцвальде? Хм… Была бы пещера, я бы не удивился, а вот сарай… Ну пойдем, посмотрим, пока гроза не началась. Если сарай — это лучше, чем мокнуть под деревом.

Гневко ткнул меня мордой — дескать, забирайся, хоть и хромаю, но до сарая домчу быстрее, чем пешим ходом. Раз так, я вскочил на гнедого, Папуша пристроилась у меня за спиной, и мы заспешили.

Черный цвет уже занял полнеба, где-то вдали погромыхивало. Значит, скоро гроза доберется до нас. Мы ускорили шаг, миновали ельник и увидели сарай, о котором говорил Зарко. Пожалуй, не сарай даже, а целый дом.

Дом был вполне обычным, разве что круглым, так ведь у каждого свои причуды. Необычен был только цвет — желтый.

— Нежилой это дом-то, весь лишаем порос, — хмыкнул Зарко. Поцокав языком, сказал с неожиданно прорезавшейся хозяйской ноткой: — Всего и делов-то — взять железную щетку, пройтись по лишайнику, а потом смазать. Лучше олифой, а топленым жиром дешевле.

Это лишайник? А ведь и верно — сухой лишайник закрасил в желтый цвет камни, впился в оконные проемы, добрался до крыши. Желтая крыша — ничего страшного. Главное, что она вообще есть.

— Худой дом, — вдруг заявила Папуша. — Может, не будем в него въезжать? Переждем под деревьями, не размокнем.

Мне дом тоже не нравился, но тучи уже сгущались, ветер усиливался, и начала противно ныть ушибленная когда-то шея, подсказывая, что сейчас разразится буря.

— Мы переждем, а лошади? — повышая голос, чтобы перекричать ветер, выкрикнул я. — Поехали, а там разберемся.

— Ох, худой это дом! — причитала цыганка, крепко обхватывая меня руками, но я уже не слушал.

Мы успели вовремя. Сбились в тесноте и темноте, прижимаясь друг к другу, а за стенами начался настоящий ад. Ветер выл, визжал и кричал. Казалось, вот-вот снесет крышу. Было слышно, как ломались деревья. Молнии били рядом с нами, втыкаясь в землю, освещая изнанку дома сквозь заколоченные ставни и щели. Одна из грозовых стрел вонзилась так близко, что даже сквозь камни на нас дохнуло жаром. Я приоткрыл дверь — в какой-то сотне ярдов от нас вспыхнула и, словно сухая солома, сгорела огромная ель. Пламя было таким, что я испугался — не занялась бы следом и мокрая трава, не перекинулись бы огненные языки на наше убежище. К счастью, от дождя между домом и опушкой леса натек ручей, ставший нашей защитой.