Александр Казанков - Тень предков [litres]

Даже и не подумаешь, что пару минут назад этот молодой парень, лет двадцати от роду, с кровожадным усердием рубил удиравших половцев, которые лично ему ничего плохого не сделали. Для Романова это было как-то неправильно. Одно дело орду, что на Русь идет, на копье принять, другое дело – «мирных» кочевников, что скот пасут.

Ребята на такое замечание друга отреагировали живо. Еще бы, как же над старшими не позубоскалить. Конечно, с бабами-то не справятся. С мужиками еще куда ни шло, на это у них руки есть, а вот для баб уд нужен, да не дряхлый, как у старших, а молодой, сильный. О несчастном половце все как бы забыли. Ну подумаешь, ускакал мальчонка. Одним больше, одним меньше. Пусть живет до поры до времени, зубы вырастут, начнет скалиться, вот тогда-то мы их и вырвем. Всадники хлестнули коней и поскакали к рощице, но Соколик остался.

– Ты зачем степняка отпустил?

Святослав посмотрел на гридня. И как узнал? Вот что значит следопыт! Как бы остальным не рассказал, а то попрут Романова из детских и обратно в холопы или чего еще хуже. По законам военного времени за измену расстрел, точнее отрубание головы без обезболивающего. Хотя, если сразу не сказал, то уже и не скажет.

– Не смог я его убить, – честно ответил Святослав, – не по-людски это, не по-христиански.

Гридень сдвинул брови, подражая батьке. Вон куда тебя повело, мил-человек!

– Это с какого такого бока не по-христиански? Нерусей, что землю нашу топчут, села жгут, баб да детишек мучают, под нож пустить нельзя? И где ж это такое написано? – злобно оскалился Соколик.

Конь Романова попятился в сторону, мало ли что.

– Да он же ребенок совсем, ну какой он враг! – воскликнул Святослав. – Они же никого не трогали, с семьями шли.

Гридень от возмущения чуть не подавился, да как даст Романову подзатыльника. Романов чуть язык не проглотил.

– Не был бы ты родственником Скулди, по-другому бы с тобой разговаривал. Половцы мирными не бывают. Сегодня они скот пасут и барахлом торгуют, а завтра сабли да луки на пояс понавесят, на коней запрыгнут и полетят Русь грабить. Пока есть сила, что их в узде держит, сидят смирно, а стоит отвернуться, последнее отберут. Звери они, а не люди. Хотя какие звери, никакой зверь ради удовольствия убивать не станет, а этим в радость.

Соколик сплюнул на землю, в знак презрения. На Святослава он уже не злился, вот на половцев, на тех – да. Дай ему сейчас парочку кипчаков, и он показал бы им, где раки зимуют.

– Всех их под нож, и точка! Понял меня?

Святослав не понял. Нет, то, что они враги, это ясно. Во снах он уже насмотрелся, что эти мирные скотоводы с русскими селами творят, но вот так их резать… Мы же хорошие! Если такое творить, то чем мы их лучше? Но вслух этого Романов говорить не стал. Для Соколика все просто и понятно. Мы русичи, то есть самые крутые и избранные богом люди. Конечно, есть и среди нас кто-то лучше, а кто-то хуже. Он, к примеру, варяг, то есть нереально крутой и правильный пацан. Поляне тоже ничего, нормальные ребята, тем более что он как раз из полян, не природный варяг. Вятичи себе на уме, но ведь тоже Русь, а значит свои. Остальные, что не словенского племени, все чужаки, плохие люди, и поступать с ними нужно соответственно. «Правда» на них не распространяется. Конечно, просто так резать их не стоит, что мы, нурманы какие, но вот для профилактики, чтобы другим неповадно было, – дело правильное и нужное.

– Понял я. Просто он мне себя напомнил. Я тоже потерялся, один совсем остался, а у него к тому же вся семья в плену, – Святослав опустил голову, расстроился.

Соколик тяжело вздохнул, положил руку на плечо Романова.

– Добрый ты парень, тяжело тебе будет. Не доведет тебя до добра твоя доброта, сгинешь сам и нас всех погубишь. Уверен, он бы тебя не пожалел. Полоснул по горлу, и дело с концом.

Ребята уже подъехали к повозкам. Там кто-то стонал, кто-то плакал, трава у колес вся забрызгана кровью. Вокруг разбросана утварь и тряпье. На повозке лежала женщина со стрелой в спине. Ярослав что-то радостно рассказывал Путяте, при этом обильно жестикулируя. Дан Сигурд сидел на козлах и увлеченно завязывал гашник. В траве у передка возился Олаф, шестерка Сигурда. Под ним скулила и ворочалась девчонка. Хороша ли девчонка на вид, Олаф, наверное, и сам не знал. Половчанка была вся растрепана, простое серое платьишко разорвано и наброшено на голову, лицо все в пыли, как чертенок. Святослав отвернулся и сжал зубы, аж губы побелели. Да только что тут сделаешь? Все по «правде». А сунешься, зашибут сгоряча, и всех делов. Но что-то ведь сделать надо? Пройдешь мимо, потом себя уважать не сможешь. Романов подъехал к Олафу и заговорил с Соколиком, чтобы свей слышал.

– Соколик, а вот ты, когда на девку залезаешь, она себе платье на голову натягивает, чтобы твою рожу не видеть?

– Ха, да ты на меня посмотри, – красавец! Настоящий варяг. Бабы сами на меня забираются. Да еще и медком подкармливают.

– Во-от, а от свеев натягивают, да еще и в грязи изваляются. Видимо, чтобы пахнуть соответственно.

Соколик содрогнулся от смеха и разразился звонким хохотом. Даже Путята обратил внимание на веселого гридня, а уж свей и подавно.

– Еще бы. Всем ведомо, что свеи еще те свиньи. Не то что мы, варяги.

– Олаф, а Соколик сказал, что свеи свиньи и спариваются по-свинячьи соответственно! Неужто правда? – изумился Святослав. – Вот мне кажется, не похож ты на свинью, хотя… Похрюкиваешь время от времени.

Сказать, что Олаф был взбешен, ничего не сказать. Еще секунду назад он лежал на пленнице, а через мгновение на ногах, да еще с обнаженным клинком, при этом отсутствие портков его совершенно не смущало. Чтобы чувствовать себя прикинутым по первому разряду, воину нужен только хороший меч. Быстр, ловок свей, ничего не скажешь, отличный воин. Но Соколик тоже не сплоховал. Спрыгнул с коня, выхватил саблю. Ждет, когда «свинка» кинется. Что ему какая-то свинка и то, что эта свинка выше его на целую голову, ничего не значит. Он же варяг!

А Святослав тем временем отъехал за повозку, чтобы самому не попало. Пусть взрослые мужики разбираются. К девчонке подъехал, она лежит бедная, не шелохнется. Как было платье на голове, так и осталось. На Романова никто не смотрит, не до него сейчас. Соколик с Олафом схватились. Бам, вжик, дзынь, сшиблись воины, зазвенела сталь. Святослав свесился с коня, отбросил подол с головы: глаза черные, узенькие, вся в слезах, кожа загорелая, волосы как смоль. Обычная девчонка, молоденькая совсем. Сжалось сердце у парня. Жалко бедную. Романов дернул ее за шиворот, поднял на ноги. Она, в общем-то, и не сопротивлялась, сразу вскочила. Стоит, не понимает ничего, глазами хлопает.

– Беги давай, – прошептал Святослав – Скорее, кому сказал, в рощу!