Александр Казанков - Тень предков [litres]

– Совсем немного, твою верность. Ты будешь служить мне, принесешь мне вассальную клятву, барон.

Рихард усмехнулся и сплюнул кровь на настил.

– Я не рыцарь и уже не барон, да и ты не князь, чтобы я тебе присягал.

Святослав хрустнул костяшками пальцев, как будто хотел ударить германца.

– Тогда поклянешься Перуном, что будешь служить мне и защищать меня. Это же не противоречит ленному праву.

– Нет, не противоречит. Хорошо, я поклянусь Перуном, но Аделина не будет служить тебе, она уйдет.

– И что она будет делать одна? Пойдет в маркитантки? Хорошо же ты заботишься о дочери.

– У меня есть родня, я отправлю ее к ним. Она достойна лучшего, чем прислуживать в постели сопливому мальчонке-хазарину.

– Хорошо, мы договорились. Кстати, где та бумага, что вы у меня украли? Мне не получить мое серебро без нее.

Рихард кивнул на правый сапог, мол, там посмотри, что Святослав и сделал. Вексель был цел и невредим.

Святослав встал со своего импровизированного кресла, спрятал сверток меж мешков и подошел к люку. Люк был приоткрыт, греки совсем не опасались своих пленников, люк не закрыли и девчонку не связали. Очень беспечное отношение к службе. Пленнику ведь нечего терять, развяжет его девчонка, и покрошит германец перед смертью десяток христиан. Перуну это любо.

Святославу совсем не хотелось разговаривать с капитаном херсонского судна. Больше всего он хотел перерезать капитану глотку за то, что он и его люди сделали с Аделиной, но и бросить девчонку, просто сбежав, он не мог. Воспитание не позволяло.

Романов приподнял люк и заглянул в трюм. В нем было пусто, ни одного человека, а вот сверху доносились песни и смех.

Видимо, греки праздновали победу. И, правда, ирония судьбы, еще пару седмиц назад победу праздновали германцы.

Поднявшись на вторую палубу, Святослав остановился.

Вот все у меня так, никакого плана, одно везение и импровизация. Дальше-то что? Переодеться в одежду греков, вон их погибшие у борта лежат? Такой вариант не имеет никакого смысла. На мне одежда взрослого мужчины будет смотреться как платье с длинным шлейфом. Только народ смешить. Хотя какой смысл скрываться. Подняться и идти прямо к рулевому веслу, наверняка капитан там. Они же не ждут тут моего появления.

Так Святослав и поступил, поднялся по лестнице и, не обращая ни на кого внимания, направился к рулевому веслу. Команда и правда его не заметила, на палубе было полно народа, корабль шел под парусами, а рядом скользил хищный силуэт драмона. Облом получается.

Кто сказал, что капитан корабля будет пьянствовать на чужом корабле вместе с призовой командой? Ясно же, что он остался на своем.

Святослав на секунду впал в замешательство. Хоть за борт прыгай. Но его спас кормчий, который стоял у борта и правил веслом. Мужик в белой рубахе с пшеничного цвета бородой увидел одинокого мальчонку и махнул ему рукой. Святослав робко подошел к мужику и поклонился.

– Хочешь весло подержать? – спросил кормчий по-словенски.

– Хочу, дяденька, – нарочито уничижительным тоном ответил Романов.

– Тогда держи, только держи ровно и никуда не сворачивай.

Святослав перехватил весло и встал рядом с кормчим. Тот с минуту молча наблюдал за мальчишкой. Святослав в той жизни не раз ходил на яхте и рулевое весло держать умел, что не ускользнуло от внимательного взгляда кормчего.

– Хорошо держишь, выучка правильная. Чей будешь?

Вот опять тот же самый вопрос. Ответишь варяг – и голова с плеч.

– Я сын богатого купца Игоря из древнего хазарского рода Исака. Этот корабль принадлежал моему роду, пока его не захватили германцы. А меня связали и в трюм бросили. Когда абордаж начался, мне удалось перерезать веревки и спрятаться среди мешков и рухляди. Побоялся, что в горячке боя меня вместе с пиратами прирежут.

– Это ты правильно решил, могли и зарубить. Теперь-то что делать думаешь?

Святослав поднял взгляд и посмотрел в глаза кормчему. Честные глаза, правильные, жизненного опыта в них на десяток жизней. Такому врать нельзя, враз раскусит.

– Мне к капитану вашему нужно. Хочу попросить, чтобы вы меня в Херсонес отвезли, и тех пленников германцев хочу выкупить. Моих людей убили, а германец хоть и разбойник, но человек чести, если поклянётся мне в верности, то не предаст. Без него мне домой не добраться. Я на Русь иду, в Переяславское княжество. А в Херсонесе хочу людей нанять.

Кормчий положил руку на весло, давая понять, что сам берет кормило на себя. Святослав отошел в сторону, уступая место мужику. Воины на палубе веселились и совсем не обращали на них внимания. А чего им не веселиться, небо голубое-голубое, ни единой тучки и ветер попутный, грести не нужно, только вода за бортом плещется. Лафа, а не служба.

– Давно я не был дома. Я из Новгорода, что на севере у озера Ильмень. Ты мне чем-то себя напомнил в детстве. Помогу я тебе, может, и ты мне потом чем-нибудь поможешь, коль не соврал, что сын Игоря из рода Исака. Ты рядом со мной садись, тут тебя никто не тронет. С капитаном тебе все равно до самого Херсонеса не поговорить, мы без остановок туда идем. К закату увидим маяк.

Святослав сел рядом с кормчим, облокотился о борт корабля. Тело ломило от усталости, а веки как будто налились свинцом.

«Насыщенное было путешествие. За месяц как будто целую жизнь прожил, каждую секунду находясь на волосок от смерти. Что ни говори, а я везучий. Другой бы на моем месте давно уже в земле червей кормил или на дне моря лежал, а я нет, живой и здоровый. Может, и вправду я не просто так сюда попал. И видения эти не мои галлюцинации, а знаки, которые передают мне те неведомые силы, что перенесли меня в этот мир». Святослав сам не заметил, как за своими мыслями погрузился в сон.

Разбудил Романова кормчий и велел идти за ним следом. Солнце уже село, и на небе взошла луна, ее блики отразились лунной дорожкой на морской глади. Корабль стоял в пристани. Несмотря на позднее время, на пирсе было достаточно оживленно. Сказывалось то, что в город ночью не пускали, и гостям приходилось всю ночь проводить на своих кораблях или в портовых тавернах у пирса. Со всех сторон торчали мачты кораблей, напоминая собой выгоревший лес, а в темноте виднелись очертания высокой мрачной крепостной стены, глыбой нависшей над берегом. Высоко на горе, озаряя берег яркими лучами пламени, отраженными от серебряного диска башни, пылал маяк.

Святослав прошел за кормчим по сходням, и они направились в таверну, расположившуюся прямо напротив стрелы ручного крана. Крыша таверны была выложена красной обожжённой черепицей, а стены аккуратно оштукатурены и покрашены. Окна таверны были прикрыты ставнями, откуда пробивался тусклый свет. В таверне было оживленно и все столы были заняты. По говору Святослав опознал группу итальянцев, расположившихся у очага, где на вертеле жарился молочный поросенок, истекая скворчащими соками. В другом углу сидели германцы. Их диалект Романову был более понятен, чем тот немецкий, на котором говорили воины Рихарда. Все ели, пили и разговаривали, кто-то рубился в кости, при каждом удачном броске грохая кружкой по столу. Несмотря на большое количество немытых тел, собравшихся в небольшом помещении, запах по таверне разносился приятный, можно даже сказать манящий. Кабанчик, жаркое из зайчатины, пироги с печенью и красная икорка, сдобренная свежеиспеченным хлебом, и все это залито красным вином. Даже слюни потекли.