Иван Оченков - Взгляд василиска [litres]

– Постой, братец, ты что несешь, какой еще малец с байстрюком?

– Так этот, Ванька-вестовой, что у их императорского высочества служит.

– А что он здесь делает?

– Так а я почем знаю? Мои дела у мотора, а в господские я не лезу…

Сладко спящего Ваньку безжалостно растолкали тумаками и, поставив на ноги, подвергли свирепому допросу.

– Ты что же это, курицын сын, тут забыл?

– Я это, с их императорским высочеством Алексей Михайловичем хотел…

– Господи, олух царя небесного! Да с чего ты взял, дурья твоя башка, что твой хозяин с нами пойдет?

– А разве нет?

– Да что ему, делать больше нечего! У него порт, броненосец, он флагманский офицер, великий князь, наконец! Мыслимое ли дело ему в эту дыру соваться!

– Ой, а где это мы? – опасливо оглянулся мальчишка.

– Не твоего ума дело, – отрезал Рощаковский. – Значит, так, сидишь на катере, не высовывая носа! Попробуешь хоть пискнуть без разрешения, я тебя сам утоплю, а их императорскому высочеству скажем, что тебя и не видели. Понял?

– Понял, – пробубнил Ванька, сообразивший, что дело может плохо кончиться.

Едва стало светать, лейтенант натянул на себя выцветший от морской соли брезентовый плащ и, сделавшись от того совершенно неразличимым на фоне камней, вскарабкался на ближайшую возвышенность и огляделся. Открывшаяся перед ним картина одновременно поразила и восхитила его. В защищенной от ветров бухте стояла на якоре вся первая эскадра японского императорского флота. Шесть могучих броненосцев, крейсера, посыльные суда, миноносцы, транспорты и канонерки являли собой вид величественный и грозный. «Так вот вы где прячетесь», – подумал Рощаковский и, достав из кармана блокнот, начал на нем черкать карандашом условные значки. Японцы не стояли на рейде без движения: одни миноносцы ушли на дежурство, другие вернулись. Следом за ними побежали крейсера, затем в бухту зашел транспорт и с броненосцев спустили шлюпки, послав их, очевидно, за углем. С другого транспорта доносились удары металла о металл. Очевидно, на нем была устроена плавучая мастерская. Скоро лейтенант понял, где и как стоят корабли, где ближайший к ним проход в защищающих стоянку минных полях, и даже наметил себе жертву. Однако следовало соблюдать осторожность, и Рощаковский потихоньку спустился к катеру. Поставленный на часах матрос бдительно нес вахту, а остальные коротали время под брезентом, травя по морскому обычаю байки. Заводилой был многое за жизнь повидавший Никодим, а прочие, посмеиваясь, слушали рассказы откровенно прибрехивающего лоцмана. И только Ванька с открытым ртом внимал ему, как апостолу новой веры, ни секунды не сомневаясь ни в одном слове.

– …тут, значица, кит нашу шхуну как ударит в днище! Думали, все, амба нам, проломит. Нет, крепкая оказалась, выдержала. Он еще раз, а нам опять нипочем! Он тогда, хоть и рыба, а сообразил, что так не годится, да как навалится на борт и давай грызть его зубами!

– А вы чего? – не выдержал паузы слушавший с горящими глазами парень.

– А они ему баграми все зубы повыбивали, – улыбаясь, сказал не замеченный до сих пор Рощаковский.

Услышав его, матросы подобрались, но он им махнул, дескать, сидите, не до того. Лоцман, хмыкнув, ухмыльнулся, и лишь разочарованно крутивший головой кофишенк недоверчиво переспросил:

– А вы откуда знаете, ваше благородие?

– Да я эту байку еще в корпусе слышал.

Услышав ответ офицера, матросы едва не заржали в голос, но, наткнувшись на строгий взгляд, сдержались.

– Извольте откушать, ваше благородие, – протянул лейтенанту банку тушенки и жестяную кружку с чаем унтер.

– Благодарю, – отозвался тот и, взяв в руки, воскликнул: – Ого, горячая! Откуда?

– Да малец на керосинке согрел, он же и чай заварил, – ответил матрос, – даром что лопух лопухом, а это дело знает.

Ванька, обидевшись, что его назвали лопухом, нахохлился и отвернулся, а матросы, напротив, сгрудились вокруг Рощаковского.

– Ну и чего там, вашбродь?

– Э, братцы, сунулись мы в самую пасть к японцам. Сам адмирал Того в бухте стоит с броненосцами.

– Эва как! А когда же атаковать?

– Ночью, конечно, а сейчас отдыхать!

– Есть!

Глаза лейтенанта скользнули по тощей спине паренька, и ему на секунду стало не по себе. «Эх, Ванька-Ванька, принесла же тебя нелегкая!»

Когда на миноносце хватились проскользнувшего на катер кофишенка, вокруг была уже глубокая ночь. Поиски поначалу ничего не дали, и Алеша с тревогой подумал, что мальчишка свалился за борт. Наконец, вахтенный офицер припомнил, что кочегар второй статьи Агафонов стоял с вечера наказанный под ружьем, а теперь заступил на вахту к котлам. Вызванный на мостик, матрос подтвердил, что видел, как мальчишка по канату пробрался на буксируемый «Ретвизанчик».

– А ты куда смотрел, сукин сын, – вызверился на него Баранов, – где это видано, чтобы мальчишки с миноносца на буксир лазили?

– Так он сказал, вашескородие, что, дескать, по вашему приказу, – выпучил глаза матрос.

– Тьфу ты, – сплюнул с досады великий князь, – вот ведь пострел. Ей-богу вернется живым, я сам с него шкуру спущу! Ладно, ступай, Агафонов, только впредь и головой думай.

– Похоже, кофе мы сегодня не попьем, – вздохнул О’Бриен де Ласси. – Впрочем, это самая малая из наших проблем.

– Что вы имеете в виду? – пристально посмотрел на него Алеша.

– Я имею в вид вон те миноносцы, ставшие на якорь совсем недалеко от нас. Они подошли с час назад и пока еще не видят нас, но с утра это положение изменится.

– Нашим тут делать нечего, – задумчиво проговорил великий князь, глядя на нежданных соседей.

– Что будем делать?

Несмотря на ирландско-французскую фамилию и вполне великорусское имя-отчество – Терентий Александрович, мичман О’Бриен де Ласси был чистокровным поляком и, как многие поляки, отчаянным храбрецом. Впрочем, даже ему было понятно, что их миноносец оказался в крайне скверной ситуации. Командир же «Бедового», казалось, оказался просто раздавлен известием о находящемся совсем рядом неприятеле. Губы его задрожали, глаза забегали, и он выпалил что-то вроде: «Мы не можем рисковать жизнью его императорского высочества»! Услышав это, Алеша подошел к нему и, отведя в сторону, пристально взглянул в глаза. Неизвестно, что во взгляде его императорского высочества увидел капитан второго ранга Баранов, но больше его до возвращения в порт никто не слышал.

– Как старший по должности, беру командование на себя, – заявил великий князь, развернувшись к остальным офицерам, – немедленно поднять пары! Артиллерию и минные аппараты к бою. И самое главное, все это тихо!

Что-то в его внешне спокойном голосе заставило их вытянуться и, щелкнув каблуками, отправиться выполнять распоряжения. Однажды такая ситуация уже случалась. Возвращавшийся с разведки русский миноносец оказался рядом с японцами и, приняв их за своих, встал им в кильватер. Однако едва занялся рассвет, ошибка выяснилась, и миноносец «Страшный» принял свой последний бой. Это трагическое заблуждение дорого обошлось его командиру и всему экипажу, но русские моряки не посрамили своего флага. Но на сей раз Алеша знал наверняка, что рядом не может быть своих и собирался предъявить счет уже японцам за их ошибку. Никогда еще служившие на «Бедовом» моряки не ожидали рассвета с таким напряжением. Едва начал розоветь восток, на стоящем рядом с ними японце разглядели соседа и ратьером запросили позывные.