Сергей Калашников - Все реки петляют

Ружьё – переломка. Казнозарядное то есть. Навскидку – пять-шесть выстрелов в минуту. Налицо все признаки обработки металлов резанием с последующей ручной подгонкой. Ружьё курковое – с самым простым спусковым механизмом. Однако никак не украшенное и никаких меток, кроме серийного номера, на себе не несущее. Открытый прицел с целиком на два положения, как у ППШ. Скажете – простота? Да по этим временам просто супероружие! На двести саженей росомаху можно свалить. На триста метров. Вообще-то подобные дистанции поражения характерны для винтовок, но не будем забывать в чьих руках эти гладкостволки оказались. Опять же продолговатая пуля снабжена в задней части продольными углублениями, превращающими хвостовик в подобие оперения-стабилизатора.

Зыряне – охотники. Зимами бьют зверя, а летом бурлачат. Службу при наших дворах несут охотно за пропитание, амуницию и, главное, оружие, которое переходит в их собственность. Детей своих в нашу школу тоже приводят. Не так чтобы много, но на наши масштабы в Котласе это половина контингента.

Ночью, когда Лиза вела меня скудно освещёнными коридорами дворца, обратил внимание, что ещё и короткие тесаки размером со штык-нож на перевязях поверх лопаток. Обычно-то сермяжники держат их не на виду. Скорее всего вместе с лопатками, то есть под ними, а кроме этого вроде как и негде.

Ну так про коридоры. Привела меня Рисовальщица в комнату, где Пётр полуночничал над чертежами и планами.

— Садись Софи, — указал он на стул подле себя. — Объясни, как это твоей постройки неправильно сделанный корабль три океана прошёл и не сломался?

Покопавшись в разложенных по столу бумагах, я извлёк чертёж флейта. А чертёж "Селены" и так находился на виду. Положил их рядом:

— Ну, гляди, государь. Шибче всего страшно, что корпус переломится, когда середина его на волне или над ложбиной. А волны те, государь, бывают ужас какие страшные. Иные и стеной нависают да поверх палубы корабль накрывают. Отсюда проистекают многие опасности, но мы остановимся пока на первейшей проблеме – проблеме продольной прочности против излома. Корабелы всех стран и народов не напрасно уделяют столько внимания становому хребту корабля – килю. На "Селене" этих килей сразу девять штук, разнесённых в пространстве и связанных между собой фермами. Фермы это такие способы расположения деталей, которые нагрузку изламывающую переводят в растяжение или сжатие укосин, — я набросал эскиз, где обозначил стрелками вектора сил.

— Понятней объясняешь, чем даже сэр Энтони, — кивнул Пётр. — Тогда ясно, почему ты так борта стиснула. Они же у тебя как раз вместо килей и работают, — он несколько раз перевёл взгляд с одного чертежа на другой. — Про паруса он мне всё хорошо объяснил, а про остальные твои хитрости в другой раз спрошу. Ты мне скажи вот что. Если большой флот на Воронеже построю, смогу я Крым взять?

— Дон – не шибко глубокая река. А ты, небось, линкоры измыслил делать? И к морю провести по высокой весенней воде?

— А ты на своих мелких посудинах по любой воде повсюду пролезаешь, да только с настоящими кораблями твои "птички" совладать не могут. Побьют друг друга ядрами и разбегаются для поправления.

— Флот всё равно строить придётся, — почесал я карандашом Софочкин затылок. — Ты, чай, и мастеров заграничных пригласил, и дубравы воронежские под охрану взял?

— Пригласил. Но не взял – зимой дубы рубить начнут, — отмолвил государь. — Прикажу, чтобы начали сторожить.

— Не знаю где верфь ставить, — развёл я руками. — Подробно глубины ни по Дону, ни по Днепру никто не измерял. Да и по Днепру ненадёжно как-то будет – там ведь крымцы пошаливают. Налетят, пожгут, а ты снова мимо порогов телегами лес вези!

— Они и по Дону пошаливают, — хмыкнул Пётр и тоже почесал в затылке. — Так что пошли своих водомеров прощупать дорогу от Воронежа до Азова. Гидрографическое судно Моего Величества "Лещ", что нынче на Кукуе поправляют. А капитаницу его завтра в Кремль пригласят. Я с Софьей Алексеевной договорился, что её во фрейлины примут и Думе представят, — и после паузы добавил: – А как я ещё вас, баб да девок, в служилое сословие переведу? Так ты ступай. А завтра снова ночуй тут, в Коломенском. Мне с тебя ещё спросить надо.

— Сказал бы мне кто, что я у баб стану совета спрашивать!.. — ухмыльнулся Пётр, теребя свои кошачьи усики, — а поди ж ты! Ладно, что сестрица моя – природная царевна. Но ты-то с чего это вдруг такая понятливая?

— В мать пошла, — совершенно серьёзно пояснила Лиза. — Агата Кристобальевна зело рассудительна. И в папу своего Джонатана Софья Джонатановна тоже удалась – очень он мужчина решительный, хотя и с оглядкой. Испей, Петруша, кофию, — подала она на стол скромный деревянный поднос с двумя чашками, расположив его поверх разложенных по столу бумаг.

Мы с царём сделали по глоточку, а там и по второму.

— Выписал бы ты, Пётр Алексеевич, умельца из Турции, — ухмыльнулся я софочкиными устами, — чтоб показал нам, неучам – как этот напиток полагается готовить.

— Пронюхала уже, что мы с османами… как бы так выразиться…

— Проводим консультации по животрепещущим проблемам современности, — подсказал я.

— Так почему турки столь изрядно напугались этого глупого водовода? — задал государь волнующий его вопрос.

— Инженерные мероприятия по подготовке к штурму Перекопа, — пожал я софочкиными плечами. — Князь Василий убедил басурман, что намерения у нас серьёзные, вот они и забеспокоились.

— А крепость на Таманском полуострове ставить нужно?

— Государь! Я ни в военной науке не смыслю, ни в резонах государственных. Есть у тебя мужи основательные. Пусть они над этим репы свои морщат.

— Не смыслишь, значит! Тогда объясни мне содержание вот этой сказки про Золушку, — государь добыл из ящика стола свиток и протянул мне.

"Главному дьяку Счётного Приказа от настоятеля лодочного двора Никишки Золкина сказка из городу Тобольску.

От прошлого летнего солнцевороту по нынешнее людишками фрейлины Софьи товаров перевезено на 52 рубля 40 копеек, от которых двадцатая часть 2 рубля и 26 копеек, а с десятины земли на которой двор поставлен с позволения воеводы ещё рубль, да рубль воеводе. И с пяти мужей, что на дворе, по полтине итого 6 рублей и 12 копеек в казну да рубль воеводе."

— В народе это называют парадигмой, — пробормотал я себе под нос. Но государь расслышал:

— Какой такой парадигмой?

— Никиша заявил, что считает себя верным твоим подданным, отчего положенные с него подати исчислил и в счётную палату с объяснениями доставил. А что описку допустил в промежуточной записи, так итог-то он вывел верный.