Александр Михайловский - Имперский союз: В царствование императора Николая Павловича. Разминка перед боем. Британский вояж

– Потерпи, сейчас будет немного больно.

Женщина вонзила иголку под кожу Адини, выдавила из непонятной штуки капельку чего-то, да так, что у девушки немного вздулась кожа, потом выдернула иголку и снова протерла ваткой место укола.

– Ну, вот и все, милая, – сказала она Адини. А потом, вздохнув, добавила: – Какая ты красивая…

Потом Ольга и Александра снова оказались в кабинете, где Алексей Игоревич и Роберт Семенович мирно беседовали, вспоминая студенческую молодость.

– Уже управились? – поинтересовался доктор Кузнецов. – Очень хорошо. Роберт Семенович сказал, что через три дня мы снова заедем к нему, и тогда будем знать – что болит у красавицы, и как мы будем ее лечить.

– Роб, – сказал Алексей, – не забудь, что я тебе говорил о ее отношении к антибиотикам. Она их практически не принимала. Так что, как мне кажется, можно ограничиться трехкомпонентной схемой лечения.

– Леша, не гони лошадей, – ответил Роберт Семенович, – давай посмотрим, что покажет реакция Манту и флюшка. Если нужно, возьмем на анализы мокроты. В общем, я сделаю все, чтобы Александра, – тут хозяин кабинета приподнялся в кресле и сделал полупоклон Адини, – была здорова. Я правильно говорю?

– Истину молвишь, – ответил Алексей, – я полностью полагаюсь на тебя и на твой опыт.

На обратном пути Ольга попросила Николая отвезти домой доктора Кузнецова и немного покататься по городу. Николай согласился. Он и сам не хотел расставаться с красавицей из прошлого. К тому же Николай чувствовал, что Адини тоже не очень спешит домой. Она с удивлением смотрела на жизнь вечернего Петербурга, на знакомые и незнакомые ей дома, дворцы.

– Какой красивый город, – не выдержав, произнесла она, – и в нашем времени, и в вашем…

– Да, – ответил Николай, помните, как писал о нем Пушкин?

– А у вас знают стихи господина Пушкина? – спросила Александра. – Мне они тоже очень нравятся.

– У нас говорят, что Пушкин – наше все, – ответил Николай, – и это действительно так. А еще мне нравится Денис Давыдов. Он был воином и поэтом. Очень жаль, что в вашем времени я не смогу его увидеть – он умер весной 1839 года.

– А я не слышала его стихов, – сказала Адини, – они красивые?

Николай протянул руку к бардачку и достал оттуда флэшку. Он воткнул ее в плеер, поколдовал немного, и в салоне автомобиля зазвучала песня на стихи Дениса Васильевича из фильма «Эскадрон гусар летучих»:

Адини слушала эти чудесные стихи и чувствовала, как в груди у нее бухает сердце и кровь ударила в лицо. Нет, совсем не случайно Николай дал ей послушать этот замечательный романс. Неужели?..

– Александра, – сказала Ольга, которая тоже очень любила романсы Дениса Васильевича, – Николай тоже неплохо играет на гитаре и поет. Вы не хотели бы завтра отправиться с нами за город, на дачу к Александру Павловичу, где не так душно, как в городе? Мы там отдохнем, поедим шашлыки, а Николай споет вам песни, которые поют в нашем времени. Думаю, что это будет для вас интересно.

– Ну, если с Александром Павловичем… – сказала Адини. Она вспомнила, что папа сказал ей, что в будущем надо слушаться Шумилина, который лично несет ответственность за ее безопасность. – Хорошо, я согласна. Мы поедем туда завтра с утра?

А в Петербурге в это время разгорались такие страсти, каких не было, пожалуй, с достопамятного декабря 1825 года.

Все началось с получением министром иностранных дел и вице-канцлером именного царского рескрипта, из которого Карл Роберт фон Нессельроде узнал, что он уже не министр и не вице-канцлер. Самым унизительным в этом рескрипте для него оказалось то, что вопреки заведенной традиции, он не получил после отставки приглашения в Государственный совет. В общем, полный конфуз.

Помчавшегося было в Зимний дворец Нессельроде у входа встретил лично министр Императорского двора светлейший князь Петр Михайлович Волконский, который удрученно развел руками, заявив, что государь изволил сказать, что он не готов принять бывшего министра.

От огорчения Нессельроде слег в постель с нервной горячкой. Высший свет Петербурга пока же пребывал в недоумении, рассуждая о том, что же стало причиной такой неожиданной опалы, и кто будет назначен на место уволенного вице-канцлера. А в иностранных посольствах тем временем дипломаты ломали головы – как поменяется политика Российской империи в свете новых кадровых решений (а они последуют, в этом никто уже не сомневался), и как это отразится на странах, которые они представляют. Словом, все обсуждали это событие, и никто не мог понять – что же произошло. И уже никто не вспоминал о странном происшествии на набережной Фонтанке – мало ли драк и прочих безобразий происходит за день в таком большом городе, как Петербург.

А причина отставки Нессельроде находилась в квартире князя Одоевского. Правда, взаимосвязь между появлением в XIX веке людей из века XXI понимали немногие. Хотя некоторые и догадывались о причинно-следственной связи утренних бесед в Летнем саду императора с внешне неприметным господином. Но догадки – это далеко не факты, и какие-либо выводы по ним делать рано.

Впрочем, князь Одоевский сообщил Виктору Сергееву о том, что к нему на улице несколько раз подходили старые знакомые, которые, среди прочих, чисто житейских тем, заводили разговоры о его квартирантах. Владимир Федорович все больше отшучивался, а самым настырным сказал, что, дескать, действительно, гостили у него дальние родственники из Первопрестольной, которые недавно уехали домой.

Труднее всего было императору. К нему зачастили родственники и ближние сановники, которые не прямо, конечно – с Николаем особо не поспоришь – намекали, что, дескать, увольнение министра иностранных дел – весьма опрометчивый поступок.

Но император на все намеки отвечал односложно: «Это моя царская воля, и я от своего решения отказываться не собираюсь».

А вечером, встретившись в Аничковом дворце с графом Бенкендорфом и Виктором Сергеевым, Николая сказал: