Константин - Кому на руси жить

Двор окружен! громогласно возвещает Головач. – Каждый, кто попытается уйти без моего разрешения будет убит на месте. Оружие на землю и не вздумайте чудить – порешу, вы меня знаете.

Видимо, действительно знают и не понаслышке, раз тотчас стали отбрасывать мечи, ножи и короткие копья. Особенно преуспели в деле саморазоружения члены личной дружины Миная, один за другим побросав все, что имелось колюще-режущее в руках и на теле. Урманы не сделали ни малейшей попытки избавиться от своего оружия. Харан так и вовсе продолжает стоять прямо перед всадниками с обнаженными мечами в руках и нахально скалиться.

- Тебя это тоже касается, рыжий, – говорит ему Головач. – Бросай мечи.

А мы уходим, нагло заявляет с крыльца Седой Эгмунд. – Мы простые наемники, служим тому, кто платит. Нам ваши дела не нужны, разбирайтесь без нас.

- Э, нет, урман, – обламывает его Головач. – Достаточно тебе пакостить у меня за спиной, никуда вы не уходите.

- Лучше убери коней с дороги, боярин, – мрачно молвит Эгмунд.

Над подворьем повисает кладбищенская тишина. Я бочком отодвигаюсь из поля зрения быкующих сторон, у них тут, похоже, замес намечается, попадать под раздачу ой как не охота. Пячусь до припертой тесиной двери сарая с томящимися взаперти разбойниками.

Слышу как громко усмехается Головач, продолжая прения.

- Ты же с пустыми руками не пойдешь, так ведь, Эгмунд?

- Это серебро я заслужил, – говорит урман, упрямо поджимая губы.

- Ты заслужил, а я заработал. Чувствуешь разницу? Вижу тебя насквозь, урман. Ты вор, разбойник и убийца, крови на тебе больше, чем листьев на этих липах. Поэтому волей князя Рогволда Полоцкого, моим свидетельством и правом боярского суда объявляю тебя и твоих людей виновными в лихом промысле и достойными смерти. Снимайте оружие и сдавайтесь, тогда умрете как люди, иначе побьем всех стрелами как бешеных собак.

Седой Эгмунд громко фыркает и все тем же нагловатым тоном вопрошает:

- Что ж ты брата своего не судишь, боярин? Суди так же как и нас, или думаешь нет на нем никакой вины?

С братом я разберусь без твоих паршивых советов, урман, отрезает боярин.

Недавно отошедший от нокаута Минай на этих словах втягивает голову в плечи и смиренно потупляет взор, точно нашкодивший хулиган в ожидании неминуемого наказания.

- Не сомневаюсь, что разберешься, – кривит рот Эгмунд, поняв, что остался без поддержки. – Почто тогда боярский суд обходит татя и душегуба, он что, меньше нашего натворил?

- Какого еще татя? – сердечно удивляется Головач и начинает вращать большой головой в поисках цели.

Вон стоит, охотно подсказывает Эгмунд, на меня кивая. – Сарай плечом подпирает, сбежать хочет.

И этот туда же! Откуда он меня знает? Дался я им всем! Господи, да за что?

Ко мне с двух сторон двинулись четверо с факелами и оружием. Хорошо успел тесину убрать и парней выпустить, может кому уйти и удастся...

Этот что ли? с деланным удивлением спрашивает Головач. – Так это не тать вовсе! Десятник из дружины моей, верный человек, волен идти куда хочет, мой приказ не покидать двора его не касается.

Что-то я совсем запутался. С каких это пор я человеком боярина Головача сделался? Никаких договоров мы с ним не составляли и книжку трудовую мне не выписывали. Покорнейше благодарю за отмазку, но я – пас. Сейчас оглядимся да и драпанем с пацанами подальше отсюда, без поживы, зато живы. Рваного позже найду.

- Вот как, значит, правится твой суд, боярин? – не унимается въедливый урман. – Значит твоим людям грабить и убивать разрешается, а другим даже защищаться не дозволено?

Я живо прикидываю общую численность бригады Головача. Получается вместе с конными человек тридцать. Такому количеству вполне под силу затоптать четверых урманов без особых потерь, на что рассчитывает Седой Эгмунд пытаясь поддеть боярина, мне не совсем непонятно.

- Я так понимаю, ты здесь защищался?

- Вынужден был защищаться, – не моргнув глазом подтверждает урман. – От твоих людей, внезапно на нас напавших, оборону держал.

- И войта с бабой порешил тоже обороняясь?

- Если б я их не убил, твой десятник перерезал бы глотку твоему брату. Я мог перебить здесь всех, но не сделал этого, я пощадил твоих людей в надежде на справедливый суд, но теперь вижу – справедливостью тут и не пахнет.

Подворье Родима зашумело, одобрительные возгласы мешаются с возмущенным фырканьем.

- Отец! – взволнованно кричит Бур. – Не верь ему! Не убил, потому как не успел!

Головач погружается в непродолжительные раздумья. Он ни с кем не советуется, даже с подошедшими ближе сыновьями словом не перекидывается. Себе на уме папаша, я это еще в момент нашего знакомства усвоил. Чего он там размышляет? Неужели не понятно, что урман гонит натуральную дуру и всячески желает вывернуться? У Фрола за такой блудняк башню на раз отстреливали, без лишних раздумий.

Я не врубаюсь куда клонит урман, но чую – к чему-то необычному.

- Ждите здесь, – говорю своим парням и двигаюсь краями для разъяснений и советом к Мише. Вдруг подскажет чего дельного, голова, все таки.

Рваный топчется возле всадников, совсем близко к боярину не подходит, по лицу видно – волнуется.

- Что у них тут затевается? – спрашиваю. – Чего Головач с ними возится?

Миша отводит меня под локоть подальше от лишних ушей.

- По всей видимости, Эгмунд пытается подвести боярина под судебный поединок.

- Как это?

- Драться будут, вот как.

- Зачем? – искренне удивляюсь. – Он не в себе, боярин ваш? Осудил ведь уже, чего еще надо?

- Слово на слово у них вышло, в таких случаях допускается судебный поединок до смерти одного из истцов, – быстро объясняет Миша.

Словно в подтверждении Мишиных слов боярин Головач спрашивает урмана уже не хочет ли тот оспорить вынесенный ему приговор.

- Да я бы попробовал, – наигранно помявшись, отвечает урман, – Да, боюсь, в любом случае живым мне уйти не позволят.

Вот хорек, думаю, как грамотно боярина на «слабо» разводит. Неужели Головач поведется? Надо быть полным идиотом, чтобы меряться силами с загнанным в угол кровавым хищником. У этого Эгмунда “высшая мера”с детства на лбу отпечатана. Смертник, зверюга, бабу беременную мечом... Стрелять безо всякого суда, нечего в благородия играть.

Слова урмана заставляют Головача удовлетворенно крякнуть, он даже как-то веселеет.

- Будь по-твоему, – говорит, – Только учти, жив я до сей поры исключительно благодаря своей правоте.

Боярин размеренным движением покидает седло и, уже стоя на земной тверди, громко вещает:

- Слушайте все! Объявляется судебный поединок между мной, боярином князя Полоцкого Головачом и пришлым урманом по имени Седой Эгмунд. Поединок ведется на мечах до смерти одного из бойцов. В случае победы урмана, ему и его людям дозволяется беспрепятственно уйти с оружием.