Михаил Попов - План спасения СССР

Из той каши, что представляла собой речь очкастого издателя, съедобными для слуха оказались всего лишь несколько мыслей. Вот они: «Ваш выступлений» (повторено два раза), «давном давном думал» (три раза), «социализмус – но, капитализмус – но», и «третий пут» (по три раза). «Элцин пяный» (пять раз).

Штатник – он и есть штатник. Я лично не решился бы в первые пять минут после появления заявить в американской аудитории, например, что «Буш – наелся груш».

Барсуков сидел мрачный, мне кажется, мучило его не качество русской речи американца и не ее провокационная направленность, а что-то свое, неизъяснимое. Я же с первых слов адвоката немного занервничал, хотя к моим видам на будущее его появление вроде бы прямого отношения иметь не могло.

Тут надо пояснить – Модест Анатольевич на днях дал одной зарубежной радиостанции очень энергичное и немного неосторожное интервью. Мысль, которую он в нем проводил, была такова: по его, академика Петухова, мнению, нынешний СССР никакой перестройке не подлежит, должен быть упразднен, а на его месте следует возвести совсем иное государство. Вместе с тем он, академик Петухов, категорически не согласен с моделями, предлагаемыми Сахаровым и Солженицыным, который на днях опубликовал в «Комсомолке» свою обширную статью «Как нам обустроить Россию». Интервью, как можно видеть, вызвало международный резонанс, будь он неладен!

Из той речи Модеста Анатольевича можно было понять, что им написана уже целая большая книга, в которой затронутая в интервью тема разработана исчерпывающе. Вот уже и американский издатель наготове, и любимая дочка помогает ему добраться до рукописи любимого батюшки. Интересно, за какие комиссионные.

Особую пикантность ситуации придавало то обстоятельство, что не далее как завтра Модест Анатольевич, в компании нескольких академических старцев, должен был отправиться в Кремль, на встречу с «самым высшим руководством» страны. Академик, явно польщенный доверием власти, не скрывал тему предстоящего курултая – референдум о сохранении СССР.

Одного, убей меня бог, одного не могу понять, как Модеста Анатольевича, человека, причастного тайнам высшего порядка, тайнам и ослепительным, и умопомрачительным, может занимать муравьиная суета политики. Что ему до этого референдума, когда… нет, нет, отказываюсь понимать!

– Так что же, дадут нам чего-нибудь сегодня перекусить?! – громко сказал хозяин, вальяжно и небрежно перебивая нервную речь иностранца.

Американец смущенно улыбнулся, догадываясь, кажется, что одним косноязычным наскоком такую крепость, как академик Петухов, не возьмешь. Портфельчик, из которого он, может быть, уже готовился достать текст наглого издательского договора, был убран с колен к ножке стула.

Шевяков, пользуясь моментом, подвел к Модесту Анатольевичу своего преемника. Едва услышав чечеканье Леонида, академик воскликнул:

– Белорус?

Прирожденный сантехник с достоинством кивнул. Ага, значит, я не угадал, он не хохол, но это мало что меняет.

А на Леонида между тем обрушился целый шквал вопросов:

– А Карпюка вы знаете? А Тикоту? А Казимирчика, Сергея Адамовича? А Кулинича, ну такой директор музея в Речице? Нет? А Стрельчика, Васю Стрельчика?!

Все же как много, как разнообразно путешествовал в своей жизни Модест Анатольевич. Но новый сторож на каждый вопрос отвечал отрицательным кивком. Видя, что академик все больше и больше мрачнеет, Леонид заметил, что Белоруссия все же превосходит размерами деревню, где все знают всех. Отзвук ущемленной гордости представителя малого народа.

– Да, да, – уже равнодушно кивнул Модест Анатольевич, – значит, теперь вы теперь будете там, м-м, в сторожке?

– Я.

– Что ж, приступайте, пусть Женя вам все покажет.

Женя сказал, что все и так уж показано, и молодым людям ничего не оставалось, как отойти в сторонку.

– Никакой он не белорус, Васю Стрельчика не знает, – хмыкнул академик, отхлебывая из кружки.

На веранду выпрыгнула раскрасневшаяся Вероника с сообщением, что Маруся с минуты на минуту принесет блинчики с мясом.

– А я уезжаю.

– То есть как? А-а-э…

– А Фил остается. Поверь, у него к тебе самое серьезное предложение. Но даже если ты ему откажешь, ты хотя бы обязан накормить человека, прежде чем выгнать из дома.

Вероника чмокнула отца в висок.

– А ты перекусить? – не находя лучшего аргумента, спросил отец.

– На диете. Не воображайте, товарищ академик, что только вы имеете право не есть.

Я посмотрел на Фила, он облизывался, явно показывая, что мечтает добраться не только до блинчиков академика, но и до его рукописей. Вероломная Вероника! Хороший подарок папочке! Дом и так забит чужаками. Дочка уже спускалась по лестнице, когда Модест Анатольевич зацепил ее последним крючком.

– А как же Фил уедет без машины?

– Ой, пап, поедет, как все. На электричке.

– А если дождь?!

– Ничего, не размокнет.

Фил радостно закивал и полез в свой портфельчик, извлек оттуда книгу в суперобложке и протянул Модесту Анатольевичу.

В этот момент в коридоре, ведущем к веранде, послышались шаги Маруси с подносом.

– Вика, ты меня захватишь? – быстро спросил аспирант, как раз появившийся со своим саквояжем.

– Прыгай в машину.

Академик с удивлением разглядывал фотографию на рекламном отвороте супера, там был изображен наш остроносый очкарик в камуфляжной форме, он стоял под деревом и под дождем. Улыбаясь совсем так, как улыбался сейчас. Книга была, судя по всему, написана Филом, но показывал он ее явно не для того, чтобы похвастаться, но в доказательство того, что не боится дождя.

– Это Вьетнам.

– Где вам дали просраться, – сказал вдруг Барсуков, которого я до сих пор считал человеком либеральных, то есть проамериканских взглядов. Впрочем, ничего удивительного, Барсуков был за демократическую Америку и против Америки милитаристской.

– Так ест, да. Я был прострация. Сикс манс.

– Пап, – крикнула Вероника, высовываясь из-за руля, – вам и без меня будет весело!

И тут же стало ясно почему. Послышалась песня, она приближалась вдоль лицевого забора. Певец был пока не виден за кустами жасмина. Пел он неприятным, небритым голосом на мотив «Марсельезы»:

Вероника фыркнула, фыркнула и ее машина, и они отчалили. В распахнутых воротах нарисовался во всей своей отрицательной привлекательности Валерий Борисович, родной брат Юлии Борисовны, супруги академика. На несколько секунд он замолк, была короткая немая сцена, потом гость решительно двинулся внутрь дачной территории. В это время из сторожки вышел белорус с косою. Не знаю, что он намеревался с нею делать под вечер, может, просто отбить, не умея по своей крестьянской закваске сидеть без дела. Валерий Борисович замахал на него руками, как будто признал в нем Смерть.