Михаил Попов - План спасения СССР

Молодой Тони, подпирая щеку забинтованной рукой и глядя на меня своими искренними, чистыми глазами, поинтересовался, как идет следствие.

Я ответил, что оно идет. У него, у следствия, есть свои интересы, которые могут пострадать от праздных обсуждений. Шерлок Холмс убыл ненадолго, скоро он вернется, и все выяснится.

«Как вы думаете, почему он уехал?» – спросили у меня сразу несколько голосов.

«Это показалось ему необходимым. Не все необходимые действия очевидны», – отвечал я. Мне и самому хотелось, чтобы мой друг был рядом, но что я мог поделать?

«А правда ли, что его отвлекли от происшедшего в Веберли-хаусе какие-то личные неприятности?» – поинтересовался сэр Эндрю.

Вопрос этот вызвал нервную волну, пробежавшую вокруг стола. Отреагировал даже Эвертон, громко ударивший горлышком бутылки о край бокала.

Мой ответ должен был быть безупречным, учитывая создавшуюся обстановку. Вот как я ответил: «Никакие личные обстоятельства не могут помешать моему другу оказать помощь тому, кто в ней нуждается. Кажется, с тех пор, как он уехал, никто больше в Веберли-хаусе не умер».

По-моему, эти слова удовлетворили всех. По крайности, никто о причинах отсутствия Холмса больше не спрашивал.

В целом от этого обеда у меня осталось непонятное впечатление. Собравшиеся вели себя совсем не так, как можно было бы от них ожидать. Никто не был озабочен приближением очередной ночи, никто не упомянул о таинственной и неотвратимой угрозе, затаившейся где-то под крышею дома. Даже сэр Эндрю, еще недавно прибегавший к маскировочным мерам, был теперь тоскливо-задумчив и даже рассеян. Между тем было ясно, что мысли этих людей чем-то напряженно заняты.

Чем?!

Может, я что-то упустил, не заметил?

Но что?!

Да, Шерлок Холмс прав, эта история запутана сверх всякой меры!

Сначала я предполагал осмотреть запертую дверь в винном погребе вместе с моим другом, но потом, особенно учитывая, что срок его возвращения неизвестен, принял решение действовать в одиночку.

И немедленно!

То есть нынешней же ночью. Благо у меня было все для этого необходимое. Во-первых, фонарь. Тот самый, с помощью которого нам было впервые освещено место преступления. Холмс настоял, чтобы он был доставлен в его комнату как вещественное доказательство. Неужели мой друг уже тогда предполагал, что в нем возникнет необходимость?! Во-вторых, набор изумительных отмычек из коллекции Холмса. Мой друг утверждал, что сыщик должен владеть преступным ремеслом лучше преступника, только тогда у него есть шанс его поймать. Ни один взломщик Лондона, а может быть, и всего Соединенного Королевства, не обладает таким широким набором профессиональных инструментов, как тот, что я нашел в саквояже Холмса.

Важную часть снаряжения составляло устройство из моего личного арсенала. Имеется в виду мой револьвер. Осмотрев его и засунув в карман, я почувствовал себя несколько увереннее.

Перед тем как отправиться в подвал, я привел в порядок свои записи и оставил их в том месте, где Холмс, зная мои привычки, легко сможет их отыскать. В случае моей гибели. Приходилось думать и о такой возможности.

Между тем пробило половину двенадцатого. Правда, сказать, что дом замер в предощущении каких-то трагических событий, было нельзя. Я осторожно обошел его кругом, дыша сырым осенним воздухом, и с удивлением обнаружил, что значительная часть окон в здании освещена. Горел свет у мисс Элизабет на третьем этаже, горел свет и в комнатах сэра Гарри и сэра Тони. Горел свет и в библиотеке, где инспектор Лестрейд с доктором Бредли играли в шахматы и пили херес. Оставалось определить, где находится Эвертон. Надо думать, делает приготовления к завтраку. Если так, то это плохо. Значит, он находится в буфетной, дорога в подвал пролегает как раз мимо нее.

Я снарядил фонарь, положил в карман пиджака пару свечей, незаметно похищенных из столовой, и коробок со спичками. Свечу в фонаре я, разумеется, не зажигал. Быть темным в темноте – это самое укромное состояние.

Продефилировав вниз по лестнице перед невидимыми лицами бесчисленных Блэкклинеров, я свернул налево. Пересек холл. Попал в коридор правого крыла. Несколько осторожных шагов-как хорошо, что я догадался надеть мягкие домашние туфли, – и я у дверей библиотеки. Дверь эта была приотворена. Сыщик во мне победил джентльмена, и я заглянул. За столом с двумя подсвечниками, пылающими, как две неопалимые купины, сидели Лестрейд с доктором. Судя по тону их речей, они уже давно перешли с шахмат на карты и с хереса на джин. Беседа их состояла из обмена невнятными колкостями. В их времяпрепровождении была одна польза-они не могли помешать мне в моих занятиях.

Ступая еще более осторожно (от библиотеки до столовой, как я заметил накануне, был опасный участок трескучего ясеневого паркета), я отправился дальше. Я тенью проплыл футов около пятнадцати. Со стороны я в этот момент вполне мог сойти за привидение. Но, как часто случается в жизни, за опасным участком следовал еще более опасный.

Коридор от столовой сворачивал к дверям буфетной. Кроме того, слева стена коридора превращалась в последовательность высоченных, ничем не задрапированных окон, выходящих на лужайку перед парадным фасадом. Меня можно было обнаружить с обоих флангов. Мои армейские воспоминания говорили мне, что нет положения опасней. Но другого пути к лестнице в подвал не имелось.

И я рискнул.

Слева темнота в исполнении ночи.

Справа песня в исполнении Эвертона. Он скверно, но узнаваемо напевал «Лиллибуллеро», позвякивая серебром. То ли он чистил его, то ли воровал. Я не успел задуматься, потому что должен был насторожиться.

Эвертон вышел из буфетной!

Я замер, задержав дыхание.

Он направился в сторону холла.

Я с облегчением выдохнул.

Потом достал из кармана связку отмычек. С первым замком возиться не пришлось, он был не закрыт. Что ж, тем лучше.

Внутри было абсолютно темно. Спустившись вслепую на несколько ступенек по каменной лестнице, я зажег свечу в фонаре. Подземелье неохотно осветилось и показалось мне вдвое более таинственным, чем во время первого посещения.

Вторая дверь тоже не доставила мне особых хлопот. Замок был, видимо, современным, из большой фабричной серии. Приоткрыв тяжелую, пахнущую старинным деревом створку, я прислушался. Нет, никто не заинтересовался едва слышимым металлическим щелчком в подвале.

Теперь можно было действовать более смело, между мною и остальным миром были две массивные двери. Третий замок заставил меня попотеть. Я добрался до середины Холмсовой коллекции, прежде чем почувствовал, что нащупал слабость в нем. Несомненно, автором этого хитроумного запора был какой-то местный умелец, не знакомый с современными промышленными стандартами замочного дела. Он вложил в устройство свою индивидуальную хитроумную волю.