Игорь Негатин - Экспедитор [Litres с иллюстрациями]

Две комнаты, кабинет и спальня. Еду доставлял все тот же немолодой мужчина, который сопровождал меня ночью. Ее приносили в закрытых судках, еще горячую и, наверное, очень вкусную. Я не чувствовал вкуса, словно вкусовые рецепторы атрофировались. Машинально поглощал пищу, а сам думал, думал, думал…

Устал уворачиваться от пуль. От пуль и неприятностей, ожидая неминуемой расплаты за преступления, которых не совершал. Если не считать нескольких трупов, которые совсем не терзали мою совесть. Я должен был разгадать загадку Мартина Вильяра. Должен. Как и спасти Эрнесту. Если… Если еще не поздно.

Статский советник пришел на четвертый день моего заточения. Он вошел в комнату, поздоровался и кивнул:

– Я сочувствую вашей потере, Сергей Владимирович.

– Благодарю.

– Не возражаете? – Он указал на один из стульев.

– Какие могут быть возражения? Вы здесь хозяин.

Курдогло присел и некоторое время молчал. Потом тяжело вздохнул и спросил:

– Он был вашим другом?

– Скорее вынужденным союзником, который стал добрым товарищем.

– Понимаю.

– На прошлой встрече я задал один вопрос, но вы не ответили…

– Зачем я влез в это дело? – уточнил он.

– Да.

– Десять лет назад я допустил ошибку, которая стоила жизни моим друзьям.

– Какую же? – поинтересовался я.

– Упустил женщину.

– Виолетту Уэйк?

– Да.

– Кто она?

– Враг Российской империи, – коротко ответил он. – Вам этого достаточно?

– Значит, я не ошибся, предположив шпионские игры?

– Почти, – несколько туманно ответил он.

– Хм…

– Видите ли, Сергей Владимирович… – протянул дипломат. – Я редко ошибаюсь в людях.

– Я удивлен.

– Чем же?

– Тем, что вы мне это рассказываете. Эдакий… – Я не нашелся с точным определением и поморщился. – Эдакий акт доверия.

– Это вы зря, – усмехнулся Курдогло и шевельнул пальцами, словно хотел отмахнуться, но передумал. – Доверять можно лишь избранным, а верить… Верить нельзя никому.

– Сурово.

– Служба у меня такая. Для недоверчивых.

– Скажите, Сергей Васильевич, к чему этот разговор?

– Да я и сам думаю, – пожал он плечами и усмехнулся, – с чего бы мне с вами беседовать, Сергей Владимирович? С простым каторжником. Сдать бы вас альгвасилу местному… Сами знаете – у них без церемоний. Проведут опознание, а потом накинут вам, господин Шатров, пеньковый галстук на шею – да и дело с концом.

– Меня уже пытались повесить, – сухо заметил я. – Еще в Базалет-де-Энарьо. Если быть точным, тогда вешали двоих. Меня и одного юношу, который имел несчастье оказаться в дурном месте и в дурное время. Его казнили, а меня помиловали.

– Изрядно… Знаете, Сергей, в другое время я сказал бы, что вы из офицеров.

– Вы мне льстите.

– Ни в коем случае. Выправки, которой щеголяют наши гвардиозусы, у вас нет.

– Что же вы такое заметили, что причисляете меня к этим почтенным господам?

– Не знаю, но что-то непонятное, а меня всегда привлекали подобные вам люди.

– Коллекцию изволите собирать?

– Можно сказать и так. Пытаюсь понять род человеческий. Разумеется, в силу скромных способностей и талантов.

– Поэтому и с Новиковым дружбу водите?

– Между прочим, Новиков хоть из простых, но человек благородный и честный. Звезд с неба не хватает, но служит со всем усердием, а на таких служаках вся армия держится! Ко всему прочему, он образован, а «березовых» офицеров нам всегда не хватало. Сын простого сельского врача, а Петербургский университет закончил с отличием. Талантливый геолог. Разве этого мало? Я позабочусь – после экспедиции он получит офицерский чин.

Наш разговор затянулся до позднего вечера. Иногда среди нагромождения пустых фраз проскальзывали осторожные вопросы и вопросики, с помощью которых изобличают лжецов. Не удивлюсь, если за стеной сидит стенографист, который прилежно записывает беседу для последующего анализа. Моим далеким прошлым Сергей Васильевич не интересовался, а на все прочие вопросы я отвечал довольно честно.

Меня не просто прощупывали – меня допрашивали.

Казалось, что этим беседам не будет конца. Курдогло навещал меня каждый день, и разговоры стали некой традицией. Общение, надо заметить, не было обременительным, хоть и требовало постоянного напряжения. Меня уже не допрашивали, а потрошили! Потрошили, но осторожно, словно боялись потревожить обнаженный нерв. К слову – никогда не касались прошлого. Удивительно, но это факт. Согласитесь, что при таком напоре раскусить человека – это вопрос времени. Как бы вы себя ни контролировали, все равно ошибетесь в какой-нибудь никчемной мелочи.

Спрашивали о работе на Федерико Линареса, моем первом побеге и прочих каторжных похождениях. Поначалу я удивлялся: Курдогло мог поручить допрос подчиненным, но занимался мною сам. Не слишком ли много чести для каторжанина? К тому же он не только задавал вопросы, но и отвечал. Я интересовался прошедшей войной, европейской политикой и жизнью в России – словом, пытался не выходить из образа русского, выросшего в глуши, вдали от родины.

Вместе с тем судьба Эрнесты Вильяр заботила меня ничуть не меньше собственной. Об этом я и сообщил консулу. Он слегка удивился, но обещал навести справки. Не окажись я здесь, рискнул бы проникнуть в монастырь сам, хоть и понимал, что этот поступок был бы чертовски глуп. Однако после всех приключений на такие вещи смотришь иначе. Привык, что вокруг меня происходит непонятная чертовщина. Хотя… Почему непонятная? Пусть и повторюсь, но скажу – в чужом мире выжить трудно. Особенно если ты беглый каторжник. Ты вынужден искать союзников, а они преследуют собственные цели, которые далеки от твоих планов и пожеланий.

Потом… Не знаю, что именно произошло, но про меня словно забыли. На целую неделю. Приносили еду и табак, в разговоры не вступали, а на вопросы молча пожимали плечами. Пару раз хотел выйти на улицу, но путь преграждал один из охранников и вежливо советовал вернуться обратно. Странный арест, не правда ли?

Дни летели незаметно. Усталость взяла свое, и я отсыпался. Истреблял табак, мучился от тропической жары, пил кофе и ломал голову над бумагами убитого Мартина. Загадок в этих документах было не так уж и много. Карта предельно ясна, а заметки, сделанные на отдельном листе, просто образец топографического отчета. Для данной эпохи, разумеется.

Федерико Линарес был определенно неглуп, если понял связь между статуями быков и тем, что считал древним алтарем. Только объяснение, выраженное в схематическом рисунке, выглядело не лучшим образом. Ему, разумеется, было понятно, а вот остальным, идущим по его следам, это представлялось нешуточной проблемой.

Распятие… Это подсказка Мартина. При чем здесь распятие? Неужели, чтобы открыть эти Врата, я должен кого-нибудь распять? Или же… Я даже усмехнулся своим мыслям. Или же должны распять меня? Это больше похоже на правду, но вдохновляет куда меньше.