Оксана Демченко - Дом для бродяги [Litres]

– Я тоже знаю и применяю правило: враги помогают сделать то, в чем откажут друзья, – грустно подвел итог Яркут.

– Яков завершил круг, – негромко вступил в разговор Микаэле. – Так он сам написал в письме, адресованном Норскому и Паоло. Да: к письму прилагались дневники аж за три десятка жизней. С правом обнародовать любым способом, в любое время. Паоло не будет работать с золотом, его дар иной… Яков понял и понадеялся, что Паоло однажды займется легализацией выползков в числе прочих своих дел. О, в нашей семье избыток финансистов, промышленников и переговорщиков, и особенно, – тут Микаэле взглянул на Йена, даже с подмигнул! – ловких мошенников. Увы, литераторов почти нет. Тем ярче моя гордость. Вот, Юна, листай и хвали.

Князь бережно добыл из наплечной сумки книжку в плотном, но не жёстком переплёте. «Дымкины сказки». Сообщил, что это первая публикация Паоло, что все рисунки сделал он, Микаэле Ин Тарри, на правах отца. Что наконец-то в семье растет ребенок, который умеет видеть искусство глубоко и тонко, изнутри. Значит, за эту сферу влияния семьи можно быть спокойным надолго.

Я взяла книжку и стала листать. Картинки были замечательные. Лучше нарисовать для детской книги никак нельзя, я уверена. На одной из страниц я увидела синий цветок, вгляделась – и вздрогнула: «Сказка о доброй смерти». Ничего себе детская книжечка…

«В ночь зимнего солнцеворота на улице беззаботного города, где все праздновали и веселились, замерзала сиротка. Вдруг к ней подошла незнакомка, ласково улыбнулась и протянула девять длинных каминных спичек. «Грейся, дитя», – сказала и ушла.

Сиротка зажгла первую спичку, и увидела себя в ярком платье, у пышущего жаром камина! Рядом смеялись друзья, и мама обнимала за плечи. Когда спичка догорела, все сгинуло. Ночь сделалась совсем темной. Сиротка затеплила вторую спичку, погрузилась в мимолетный мираж тепла и радости. И третья спичка отгорела, и четвертая, и пятая.

Пламя шестой спички полыхнуло лиловым, затрещало и сорвалось с обгорелой головки, как мотылек – с негодного цветка. Пламя перелетело на ладонь женщины, одетой сплошь в черное. Сиротка лишь теперь ее рассмотрела.

«Целых девять. Даже кошкам не дают больше, – женщина смахнула спички с окоченевшей руки себе в ладонь. – Дитя, есть пламя, которое горит долго… полвека, даже век. Стоит ли обменивать его на мимолетный мираж? Помни: истинное пламя – оно внутри». Женщина погладила сиротку по плечу, и та ощутила, как заспешило сердце, согревая кровь, разгоняя тепло по жилам. Женщина обняла сиротку. Понесла ее, и девочке казалось: она плывет в золотом свете городских огней, хотя это – чужой праздник сытых людей, у которых есть кров, семья, друзья…

Лиловый мотылек порхал и трепетал – вел. Сиротка плыла за ним, она стала летним облаком и ничему не удивлялась. Вот мотылек закружил над ступенями крыльца, и дверь открылась, и сиротка вплыла в дом. Миновала коридор, не заметив, как. Осознала, что сидит у камина – точно как мечтала. А женщина в черном замерла поодаль, на пороге комнаты, в тени. Достала спичку и резко чиркнула по дверному косяку. Огонек затрепетал, сорвался – и сделался лимонным мотыльком! Сразу в недрах дома кто-то завыл, запричитал. Открылась дальняя дверь, и сиротка увидела хозяйку дома. Вгляделась – конечно, та самая, что подарила спички!

– Ты украла жизнь, не спрося согласия у смерти, – женщина в черном уронила использованную спичку. И тут же в ее пальцах появилась новая. – Наплела гнилых нитей…

Спичка загорелась, затрещала… и вишневый мотылек присоединился к лиловому и лимонному. Затем под потолком затанцевал белый, как ландыш, и голубой, как колокольчик. Хозяйка дома упала на колени, не смея сказать и слова. Сиротка удивилась, заметив седину в ее волосах, морщинки у глаз. Прежде их, кажется, не было?

– Иди. Не оглядывайся. Только так уцелеешь. Не желаю знать, сколько в тебе осталось истинного пламени, – сказала черная женщина, все так же стоя на пороге.

Голос звучал словно бы издали. По комнате гулял сквозняк. Сиротка поежилась, протянула руки к огню камина… а когда оглянулась, хозяйки дома не было нигде.

– Теперь дом твой, – сказал черная женщина. Она все так же стояла на пороге, но видеть ее было совсем сложно, фигура сливалась с тенями.

– Благодарю, – сиротка не посмела отказаться, как не решилась поверить в немыслимо щедрый дар. – Только я вас не вижу…

– Полвека или даже век, – прошелестел голос из тени. – Если не разменяешь истину на миражи, а тепло души – на жалкие спички, то раньше нам не встретиться.

С тех пор сиротка жила счастливо. Зимой помогала иным детям не замерзнуть в зимней ночи. А летом в ее саду цвели диковинные цветы, над которыми кружились пестрые мотыльки».

Я дочитала, шмыгнула носом и рассмеялась. Яков безнадежен! В его сказках смерть перепутана с жизнью и справедливостью, а смысл сводится к детям, которых надо спасти – всех и непременно!

– Смерть – величайшая из перемен для души. Полное обновление декораций и репертуара в театре жизни, – я закрыла книгу, погладила крылатого кота на обложке.

Задумалась. Яков много раз пробовал пояснить, даже выдумал «цветок перемен». И вот теперь до меня добралась его сказка. Обо мне написано, чего уж. Это я – смерть. Добрая, но не для всех… зря, что ли, наемные живки сбежали из Луговой?

– Поняла наконец-то, – шепнула я.

Еще как поняла! Аж страшно стало. И – жарко. Он выползок, я мара. Он – бессмертен, я – ходячая смерть. Вместе со мной он пройдет по жизни и шагнет за порог. Проживет настоящую жизнь и умрет настоящей смертью людей… Он понял это и тщательно обдумал свой выбор.

– О, я хотел узнать, но долго не решался спросить у Паоло, – шепнул Микаэле, раскрыл книгу и погладил рисунок синего цветка-мотылька. – Недавно выяснил, эту сказку рассказал Яков. Следующая в книге ваша, про сумку неразлучницу.

Вот кто умеет читать людей, как книги! Я судорожно кивнула, перевернула страницу… И продолжила думать: Яков все решил и приготовил парные кольца! Разве можно ждать большего? Слезинка навернулась. Я сердито ее прогнала и улыбнулась.

Микаэле деликатно промолчал. Чуть подумал – и принялся рассказывать про артель, как ее видел Яков. Ведь была когда-то очень давно таежная артель, ее майстеры не искали золото любой ценой, но наоборот, сберегали лес от золотой лихорадки, а людей, живущих в лесу и по берегу холодного моря – от средневекового рабства. Я видела сны Якова и все это знаю. Но слушать мысли князя интересно. Он видит глубоко и формулирует точно.

– С артелью или без нее мы, Ин Тарри, не можем жить в покое. Нам много дано и значит, кто-то желает многое отобрать у нас. О, Яков верил, что покой – это сытость и сонливость, а борьба – это движение вперед. Яков был прав, но не во всем. – Микаэле грустно улыбнулся. – Он шел к цели… и всегда оставался бесприютным, одиноким. Мне кажется, это не жизнь в полном смысле. Он и сам постепенно задумался. А после встретил вас. Он вовсе не желал пережить вас и вернуться в осиротевший мир, чтобы упрямо идти к цели, храня ваше имя в памяти. Ему вполне хватило утраты Крысолова Йена. О, я обещаю, хотя я редко даю обещания: мой Йен не получит столь печального прозвища.