Оксана Демченко - Дом для бродяги [Litres]

Кабан грустно улыбнулся, нагнулся и громко зашептал в ухо: в этот день Волк обычно отмечал день рождения. Теперь его нет, но день помнят всем княжеством, и будут помнить долго, может, даже веками? Хорошее пиво и удачная легенда – большое подспорье…

«Семья продолжает розыск Густава Оттера. Приметы приводим далее, как и потрет. Конечно, прошло много времени, но мы надеемся на чудо. Вознаграждение за любую информацию по данному делу – 1000 крон безусловно к выплате. Любые полезные сведения, дающие надежду в поиске, будут возмещены сверх указанной суммы, причем с полной щедростью».

—

Сейчас, в сумерках, минувший день кажется клубком нелепых случайностей и колючих глупостей. Так бывает. Причин вроде бы нет, зато последствий – вдоволь! Я поругалась с Лёлей, пошумела с Васей, поиграла в молчанку с Яковом, отказалась откровенничать с Дашей обо всех перечисленных огорчениях и вдобавок клятвенно пообещала самому князю Николо, что напьюсь до потери памяти!

Началась череда недоразумений с утренней ссоры. Обыкновенно Леля в поведении похожа на Юсуфа, вернее на его парадную маску, надеваемую для чужаков, а это – немногословная рассудительность и непрошибаемое спокойствие. Лёля скупо улыбается, язвит и хлестко шутит, не меняя тона. На моей памяти она плакала лишь однажды, в день, когда Федю-хомячка пригласили в семью Ин Тарри. Смеялась, вроде бы, дважды. Оба раза – разговаривая с Климом. Леля кажется мне озером без дна: вода прозрачней хрусталя… а под поверхностью тьма. Любая сказка населяет бездонные озера чудищами. Для их вызова требуются заклинание или жертва. То и другое совместило в себе зеленое платье, перешивку которого я завершила в ночь.

Леля обожает платье, хочет заполучить… но еще вечером пообещала порубить «елку», испортив последнюю примерку, во время которой разбила зеркало и замоталась в штору. Не понимаю причин, но уверена: ладная и миловидная Леля совсем не может принять себя. И ум ей только во вред, Леля отчетливо прослеживает метания своей души, полагает слабостью, хочет побороть… хотя бы скрыть. А душа не поддается.

В общем, Лёля решилась-таки изрезать готовое платье. Пока особняк спал, то есть еще до рассвета, Лёля пошла «на дело» с ножницами наизготовку. Но в пяти шагах от цели ее подкараулил Яков и… торжественно одарил зонтиком. Вещица массивная и стильная, к платью – самое то. Вдобавок с секретом. В полой ручке спрятано упругое жало сизой стали. Две ладони в длину – не просто достает до сердца, но протыкает насквозь даже толстого злодея. Вот такими словами Яков описал свой подарок.

Леля отвлеклась от платья, изучила зонтик. Вздохнула, готовясь что-то сказать… не успела: в комнату ввалился Норский в обнимку с тремя коробками. Он сомневался в размере туфель, зато фасон нахваливал бойчее базарного зазывалы. Леля поджала губы, снова собралась заговорить… но была прервана писклявым «хальт!». Федя теперь представляется Йеном и учит тенгойский с фанатичным упорством, объявив себя основателем и возродителем (вот загнул!) северной ветви княжеского рода Ин Тарри. Кричать старомодное словцо кучеров и горных спасателей он повадился, следуя совету знакомого хётча. Который, кстати уж, тенгойский знает кое-как, и в основном преуспел в ругательствах и приказах…

От писклявого «хальта» Леля вздрогнула. Молча позволила новоявленному отпрыску рода Ин Тарри вложить в ее ладони шляпку и две заколки. Ничего себе утро подарков! Я только руками развела… пустыми.

Не унявшись, хомячок со значением пискнул «айн моментик» – и вытянул из кармана бархатный мешочек. Вытряхнул в горсть изумрудную подвеску, серьги. Сопя от гордости предложил честный обмен: за каждый подарочек по сухарику.

«Безумие какое-то!» – эти простые слова я произнесла вслух, негромко. Казалось бы, ну что в них ужасного? Вот только Лёля – взорвалась! Она кричала, что ничего ей не надо; сморкалась в угол скатерти и всхлипывала со стонами, словно бы от большой боли; внятно и многословно угрожала всем нам, даже Феденьке-Йену… Вмиг разбросала по полу подарки, не унялась и стала метать в нас ножи и вилки, заготовленные для обучения этикету. Причем – прицельно, промахиваясь на ширину мизинца, не более. Столовые приборы быстро закончились, злость – нет, и Леля взялась лупить стену, в кровь рассаживая костяшки пальцев.

Я перепугалась: вокруг девушки клубился смерч тьмы, она не хотела жить, не могла сопротивляться удушающей, горячей боли… Помочь в таком деле я не умею. Но – явилась Агата, и сразу кивнула Якову: он успел подготовить для айлат стул. Села в углу, стала перебирать нити, невидимые нам, лишенным дара айлат. Я нахмурилась, чуя подвох: есть ли в истории с подарками хоть капля случайности?

От последних сомнений избавило вторжение Мари и Машеньки. Обе эти живы гостят в «Астре глори» и оказаться в нашей полудикой «Лилии», на задворках главного особняка, могли только по приглашению. И – я совсем не удивилась! – Яков немедленно предложил обеим стулья. Живы молча заняли два противоположных угла… а я тупо уставилась в последний пустой угол. Зачем Яков понес туда стул? Еще одной живы в нашем распоряжении нет.

Вообще-то люди Ин Тарри разыскивают подходящих обладательниц дара так упорно, как только можно при связях и средствах этой семьи, репутации Яркута и воловьем упорстве Курта. Однако Мари по общему мнению прибыла в «Астру» сама… хотя я заметила: она сразу кивнула Якову, как знакомому. Вторую живу доставили тоже его люди.

– Тот угол ваш, не мешкайте, – велела Мари, не отвлекаясь от прядения.

– Тот ваш, – эхом повторила Машенька.

Я послушно заняла стул и надулась. Ведь используют вслепую!

– Когда душа полна застарелой боли, просто распутывать нити бесполезно, надо многие обрезать и сбрасывать. Но без вас… – начала Машенька.

– … нам пришлось бы сдаться, – Мари довершила мысль. – Юна, сейчас ваша полезность очевидна. Мы скручиваем раздерганные кудели, вяжем узлы и плетем узоры. Принято утверждать для обывателей, что такой работы довольно для успеха…

– … даже в сложных, запущенных случаях. Но мы ограничены полем жизни, мы не способны обработать нити, если их концы уходят в смерть. Мы не умеем жечь пучки гнилых связей и отбеливать полотно памяти. Только при вас и можно похоронить то, что подлежит забвению, – заверила себя и нас Машенька.

Я послушно устроилась в своем углу и притихла. Задумалась. Яркут никому не выдал бы тайну моего дара, и тем более он не мог бы сказать подобного ей – отвратительной Мари. Но и скрыть мои способности невозможно. Значит, живам предоставлена какая-то полуправда. Может, им сообщили, что я помогла спасти Паоло, из-за чего надолго попала за порог смерти? Увы, даже Яков при всей его ловкости не смог бы сделать такую полуправду весомой, не уточнив, что сам он – выползок. А ведь Мари принадлежит к важным и властным людям Храма. Получается, Яков вывел меня из-под удара и подставился сам?