Оксана Демченко - Дом для бродяги [Litres]

Я не метнула ножик. Я поддерживала беседу словами «о!» и «да-а..», терпеливо душеспасаясь. Дело не в моем долготерпении, а в слове, данном Якову. Он настрого велел: при живах не чудить, о пороге, ледяной норе и темном ветре даже не думать! Не злиться и себя не проявлять. И вот – я сдержала слово. Я сдержала все слова и намерения, порывы и вспышки. Агата по мере сил помогала.

Обед тянулся бесконечно, вырождаясь в чисто женское безделье. Ники не спустился из кабинета, а Федя-Йен выхлебал бульон в одну минуту, нагреб горсть хлеба впрок – и умчался звонить хётчу, чтобы опять целый час молчать в трубку, изредка повизгивая от восторга или похрюкивая от смеха. Все их разговоры такие: длинные, односторонние, никому непонятные. Даша пыталась любыми способами удалить хётча из круга общения Ин Тарри. Ведь клетчатый Эйб – наемный убийца, Даша так и сказала! Но её старания тщетны. Ники не выслушал опекуншу, ему было некогда. Паоло прикинулся иностранцем, не знающим ни слова на языках, известных Даше. Зато милаха Йен был весь внимание… но, едва слова воспитания иссякли, он кивнул… и побежал звонить хётчу, как ни в чем не бывало!

Обед меня истощил, измочалил. Но все в мире конечно. Агата сложила салфетку – и я отодвинула остывший суп. Голодная, размахивая своей салфеткой, как белым флагом, я позорно покинула «Астру». Сбежала в наш развеселый особняк, в затоптанную, обшарпанную, а теперь еще и закопчённую «Лилию». Три дня назад пацаны крепко подпалили пристройку. Едва кто-то раздобыл ящик огненных фонтанов известной инанькой фирмы, дальнейшее стало неизбежно…

С порога, втянув носом воздух, я ощутила припах мокрой гари и пороха. Удручающе: его не дополняли ароматы жареной баранины, чеснока и кинзы. Значит, все уже пообедали. Плечи мои поникли. И тут день попытался исправиться и дать мне шанс на улыбку.

– Юна, я согласен погулять в парке, – Яков подкараулил меня у входа.

А я прошла мимо, словно бы не расслышав сказанного! Я устала от душеспасительных бесед, я бурчала животом и шаталась от голода, то есть была трижды зла. На душе спеклась черная боль: дверь хлопнула за спиной… Он не стал меня догонять? Просто ушел? Захотелось покричать и повыть, как Лёля поутру. Обвинить весь мир в моих бедах. Якова – первого! Ему что, трудно было сказать: виноват, зря так себя вел, теперь честное слово брошу привычку устраивать тайны. И еще: ты достойна доверия, я полагаюсь на тебя…

– Эй, умыкнуть бы Федьку и ходу, правда? – в бок уткнулся крепкий кулачок Лёли. – Бесова мошенница-жизнь. Я знаю ее закон: чем больше сулит, тем злее обирает.

Я охнула, потёрла бок, оглянулась… и снова охнула. Лёля смотрелась роскошно! Новое платье, и поверх – бархатное пальто. Те самые туфли, и подвеска на шее, и серьги в ушах, и зонтик… Еще бы добавить на лицо хоть капельку радости, во взгляд – хоть искру жизни.

– Не полегчало? – я ссутулилась. – А я надеялась.

– Не ври. Ты ненавидишь белых гнид, стала б ты надеяться на них? Нет! И правильно, – Лёля беззвучно пошевелила губами, ругаясь. Похлопала по карману. Вообще-то она курит. Я недавно выяснила. Нет, не так: она курила, но бросила, Федя-Йен строго запретил ей и взял честное слово. – Хоть бы одну затяжку, злость спалить. Ох, как я хочу пристрелить обеих! Одну за дела ее, вторую из жалости.

– Ты притворилась утром? Все слушала и видела, а вовсе не дремала… Ну и выдержка. Даже Вася поверил.

– С хрена б ему верить, он сразу срисовал, что я на нерве. Да уж, у меня веко дрожало, вот дела, – Лёля вздохнула длинно, медленно. – Все, унялась. Говорю, как принято у чванной знати. Эти – и помогли? Ха. Вот тебе одной, по секрету: Агата обвела их вокруг пальца. Всю мышиную возню сбросила через тебя. Знаю я повадки слюнявых мозгокруток, – Лёля презрительно повела плечом. – Зря Васька прикинулся дураком, в чужую игру стал играть. Туфли? Ха! Принес бы штофчик по-тихому, я приняла б водку внутрь, а душу излила наружу. Климу – не могу. Тебе – не стану, нежная ты. А кому еще? Якову? Можно бы, но я опасаюсь его, Яков – это уж край. К тому добавлю, он занят. Он толковый и вкалывает… Николо делает меньше. Вот так вот.

– Я намекну Норскому. Ты права, он не способен пустить сплетню, – признала я… и наконец поняла, что мне сказано. – Лёля, разве можно запросто сбросить нитки? У них дар, они – живы. Белые. Сильные. Они бы заметили…

– Машутка заметила, но смолчала. Может, она не гнида? А вторая… Нет, ей не дамся. Я не муха, чтоб меня ловила и травила крестовая паучиха. Таким, как Мари, нужны исполнители. Палачи храма. Им улучшают зрение, слух, скорость, гибкость. А совесть и прочее вредное затягивают в мертвый узел. – Губы Лёли дернулись в мгновенной гримасе. – Ну и я их… в мёртвый узел. Было дельце… Ненавижу святош. Чистенькие, как опарыши. Скажи Якову: еще раз устроит такую дичь, пожалеет. Зонтом, гад, откупился.

Отвернулась и пошла прочь. Я побежала следом. В голове гудело и грохотало. И от пульса, и от мыслей – особенно. Ничего себе «не подействовала» работа жив! Да я впервые слышу, чтобы Лёля говорила то, что думает! Да она сегодня на человека похожа. Получается, это сделали Машенька и Агата, а Мари плела свое и не справилась? Что же затеял или проверил Яков, когда расставил для нас стулья, а сам притаился, наблюдая со стороны? И что это за намек – про его огромную работу, которая по мнению Лёли больше, чем все дела Ин Тарри?

– Лёля! Стой же. Я готова напиться вот прямо теперь. Даже голодная.

Лёля рассмеялась без всякой радости.

– Тебе нельзя. Яркут вроде нашел старшего князя. Еще нет ясности, толпа народу проверяет адреса, но имеется надежда. Ты помнишь план. Все мы по местам расставлены, и ты в том плане – главная. Трезвая, у порога.

Лёля глянула в потолок, коротко взвыла. Выругалась так же коротко и хлестко. Вцепилась в мой локоть и поволокла – на кухню. Готовила она ужасно. Но спорить было нельзя. И еще, такая еда все равно веселее обеда в «Астре» и полезнее голодовки.

– Лёля, ты взрослее меня по уму и опыту. – Я устала грызть кусок мяса, твердостью превосходящий подметку и такой черный, словно его ваксой натерли. Отдышалась, выпила водички. Попробовала гречневой каши, хрустящей после разогрева. – Почему Яков так ведет себя? Лёля, он очень дорог мне. И я ему. Вот.

– Да уж, лет тебе… Федька старше, – хмыкнула Лёля. Задумалась. – Может, правда напиться с тобой, Васька-то мужик… Тогда из жалости – пивом обойдемся. Ага?

– Ага.

– Ага… заметано. Ладно, вот тебе то, что можно выговорить стрезву. Боюсь я дряни под названием победа. Я видела эти победы раз сто, все были убийственны. И что худшее в победе? Пока она далеко, союзники верны, цели едины и дело ладится… А когда победа рядом, лучшие друзья норовят своим же, идущим впереди, шило в спину сунуть. Победа… она вроде обручального кольца. На одну руку надевается. И кто ей не жених, тот ей соперник.