Оксана Демченко - Облачный бык [Litres]

– Да. Никаких вопросов, не смотреть в глаза, – тихо вымолвил Луи.

– Так. – Микаэле прошел к окну, полностью раздвинул шторы и некоторое время глядел в парк. Вернулся, сел в кресло. С минуту думал, затем щелкнул пальцами и тотчас получил трубку внутреннего телефона, подаваемую по этому жесту. – Луи, соедините на трешку… хм, неужели спит? Кирилл, вы правы. Удалите «всемогущего» по жесткому варианту. Не надо впадать в дикость, я сказал удалите, через «эль»! Это не предполагает использование петли. О, в переносном? Просмотрите окружение, тщательно. Кроме того, решите осложнения в доме личного секретаря. Кирилл, у меня их всего двенадцать, я удивлен, что вы уточнили имя. И крайне удивлен, что вы допустили само наличие осложнений. Это все.

Луи бережно принял трубку и уложил на рычаг. При этом выглядел совсем подавленным.

– Вы не знали, что у меня двенадцать секретарей? Шесть здесь, два в Иньесе и по одному в ключевых для дел точках мира, вот они наиболее ценные, с правом на самостоятельные решения, я лишь получаю уведомления задним числом. Еще у меня семь партнёров, которые прежде были секретарями и переросли этот статус, – улыбка Микаэле стала шире. – Или вы впечатляюще нелюбознательны, или кошмарно запуганы. Верно второе, вижу. Давайте уговоримся. У нас нет причин становиться друзьями, но вы не раб и не слуга, вы компаньон, причем весьма ценный. Ваш острый ум удачно сочетается с мягким характером и адекватными убеждениями. Унгер Ин Тарри… О, с утра я ударился в генеалогию. Так вот, Унгер жил двести лет назад и был занятным бунтарем. Называл подобных вам людей карандашами, рекомендовал затачивать ваш твердый ум до остроты иглы и не ронять вас. Хрупкость – неизбежное свойство карандашного сердечника. Свойство, а вовсе не недостаток.

Микаэле вздохнул и кое-как удержался от подробных пояснений. Унгер – легенда рода, как и Паоло Ин Тарри. Он, едва ли не единственный, безнаказанно отказался от дара крови в пользу брата. Ушел в храм, купив себе место епископа… И такого натворил, провоцируя реформацию, безжалостно разрубая связи веры и власти! Не зря храмовые архивы Тенгоя утверждают, что энергичный епископ был безбожником и, подстрекаемый бесями, творил непотребство. За ересь его и сожгли. Кстати, основной выгодоприобретатель реформ – король – казнь одобрил, тем вернув себе расположение храма. В архивах Тенгоя не уцелели более тонкие слухи. Мол, странная была казнь. Тело горело столь бурно, будто оно – солома, пропитанная и покрытая воском… и казнимый не промолвил ни словечка, будто он кукла. Впрочем, такие слухи неугодны вере… тем более, если они правдивы. Всю вторую свою, тайную, жизнь старик Унгер отдал сбору легенд о древнейшей семье Элиа, чей дар золота в крови был полнее и сложнее дара Ин Тарри. Гибель Элиа он полагал закономерной и желал обезопасить своей род от подобного несчастья. «Золото – бог и бесь, оно слишком много дает и вовсе уж непомерно много забирает в оплату. А мы всего лишь люди и должны оставаться людьми», – писал в дневниках старый Унгер.

– Луи, вы превосходно острый карандаш, вас даже не надобно точить, —

ободрил секретаря Микаэле. – Вас предварительно отобрали из трех тысяч иных за ум, после из ста приемлемых – за характер и трудолюбие. Наконец, вы лучший из трех, с кем говорил я. Учитесь уважать себя. Это тоже дистанция, но уже между вами и теми, кто через вас пожелает выйти на меня. Луи, даю день отдыха. Вам надо многое обдумать. Идите, если нет ко мне ни одного вопроса.

– Один… можно?

– Один с утра – удобно.

– Вы отдыхаете менее четырех часов. Мало едите. Не имеете пристрастий. Зачем же вы… то есть вам… – секретарь запутался и сник. – Простите.

– Есть ли благо в том, чтобы уродиться Ин Тарри? О, вопрос о свободе и долге неразрешим. Я бы охотно оставил себе лишь сферу искусства. Но обсуждать подобное смешно. Это идеальный вариант, когда имеется пять или шесть родичей, способных к делам, и нет повода для соперничества. Упрощу вопрос, вы добросердечны и думали о малом: зачем изнурять себя, имея все? Вот ответ, но учтите, есть дюжина иных, тоже честных. Я желаю сохранить малую толику свободы, исполняя долг, – Микаэле принял у секретаря халат. Затянул пояс, снова сел и продолжил разбор почты. – Увы, я один несу бремя. Склонен видеть его лавиной, причем там, вплотную, – Микаэле указал за спину. – Я стараюсь не оступаться, выверяю тропу. Вопрос «зачем бежать?» лишен смысла: за спиной лавина. Вижу, у вас готов новый вопрос. Как получается, что в семье Ин Тарри много поколений рождаются сильные бегуны? О, я обещал лишь один ответ.

– Неловко нарушать правило одного вопроса, но зачем вам решать мои домашние проблемы? Я всего лишь… никто. И платят мне более чем щедро.

– Вы личный секретарь князя Ин Тарри, вы перешли из временного состава в постоянный, я помню ваше полное имя, Лука Ильич. Меня очаровала ваша манера ставить «Лу. И.» на каждом листке подготовленных данных, чтобы подчеркнуть ответственность за них. Я ценю ваш стиль составления документов. Наконец, я надеюсь, вы долго будете сопровождать мой забег. Никто? – Микаэле предостерегающе покачал указательным пальцем. – Но-но, подобное нельзя думать, вовсе нельзя говорить. Многие бы поменяли министерский портфель на ваш маленький поднос. Увы для них, портфели вас не интересуют. Еще: Луи, из всех секретарей только вы приносите одну чашку. Прочие не забывают взбодрить себя. Чай, кофе, какао, шоколад, сок… решите, что подходит. Работать по три-четыре часа, даже не отхлебнув воды, безрассудно. Ваше здоровье, вашу работоспособность и ваш ум – все это я приобрел, не торгуясь. Идите, я достаточно отругал вас.

Секретарь поклонился, ловким жестом сгреб вскрытые письма, у которых князь загнул уголок, признав их бесполезными. Затем Луи поправил чашку на подносе, выровнял стопку важных писем с пометками по ответам. И стал усердно пятиться, кланяясь и глядя в пол. Махнул рукой и вышел, отвернувшись. Микаэле успел просмотреть первый лист сводки бирж, открытых в то время, пока здесь, в Трежале, – ночь. Перевернул лист…

Дверь резко открылась. На пороге возник Кирилл, или Курт, как он желает называться уже год. Курт являл собою полнейшую противоположность хрупкого юноши с подносом. Широкий, светловолосый, вальяжный до наглости. В неуместной для дворца кожанке, в мятых брюках, к тому же заправленных в стоптанные высокие ботинки.

– Не икай, нюня, – высунувшись в коридор, рявкнул Курт и закрыл дверь со стуком. Откинулся на неё всей спиной и долго глядел на князя, щуря кошачьи светло-зеленые глаза и чуть заметно подергивая левым уголком рта. – Микаэле, я зол и пришел сказать это. Вам известно мое мнение: не стоит тащить в дом блаженных с паперти.