Оксана Демченко - Облачный бык [Litres]

– Держите его в неведении как можно дольше, иначе не защитить. И… вы не боитесь, что я возьму так много денег, как только смогу выманить, и сгину?

– О, взять деньги у богатея – не предательство, а безобидная игра. Всякий Локки-мошенник полагает так. Мне убыль не повредит, зато я выявлю вашу суть. Есть польза, нет угрозы. И вы уже златоносны: брат выживет, я поверил и вернусь к делам, – Микаэле с брезгливостью изучил ладонь. – Золото прилипнет уже сегодня. Увы… Отдых требуется всем, мне тоже. Яков, позволите небольшой опыт?

Микаэле обошел стол, оказался рядом. Осторожно накрыл ладонью запястье выползка. Постоял, прикрыв глаза. Кивнул и направился к двери в палату брата.

– Йен часто держал вас за руку, – сказал Микаэле, остановясь вплотную к двери. Обернулся, сложил руки на груди и стал говорить очень ровно, выверяя слова. – Ваша душа и тогда не содержала жадности. Йен рос спокойно, золото не липло… не удивительно, что Паоло Блаженный – его ученик. «Свободу, в отличие от золота, можно и нужно раздать всем поровну». Так он говорил. Полагаю, жизнь и тем более смерть Локки стала пружиной, которая через многие иные шестерни и валы обстоятельств завела сложнейший механизм запрета на работорговлю. Не буду обсуждать, благо ли это. Но так мы, Ин Тарри, смогли приблизить смену способа хозяйствования и значит, ускорили оборот денег. Если бы Блаженный не справился, золото на годы и даже века отяготило бы сундуки и само… сгнило, а гниль взрезают ножом войны. Вот так причудлив мир. Из-за вас, Яков, я скоро заподозрю, что даже для артели есть место в великом плане бога. Пугающая широта воззрений.

– Да уж, – осторожно кивнул Яков.

– Локки дорого заплатил за право говорить со взрослым Ин Тарри о равенстве. Но Теодор был никто, а я заболтал тему, сведя к ниткам и доскам. Золото есть стихия, как вода или огонь… отчасти. Золото неотделимо от общества, и оно не может и не должно распределяться равномерно. Это неэффективно и опасно. Я склонен сравнивать золото с водой. Артель строит обвинение крови Ин Тарри на том, что в мире есть пустыни и океаны. Я отвечу так: бессмысленно вычерпывать океаны ради полива пустынь. Они соленые, вода станет питательна и благословенна, лишь пройдя природный круг. И еще, многие пустыни прежде были дном морским. Все изменчиво, то есть – неравно. Мы, Ин Тарри, не копим золото, а лишь помогаем ему совершать круговорот быстро и с пользой. Локки, я благодарен за встречу. Доведется свидеться снова, приглашу в Иньесу, читать дневник Йена. Это обещание.

Микаэле поклонился, подтверждая серьёзность слов. Отвернулся, толкнул дверь. Черный пес метнулся от стены и прижался к бедру хозяина, чтобы покинуть комнату вместе с ним, принюхиваясь к угрозам, всматриваясь в людей по ту сторону двери. Яков остался сидеть в полутемном кабинете.

Было тихо, лишь часы на стене щелкали и постукивали маятником. В такт этому звуку – казалось Якову – вечер крошил грифель сумерек, неровными полосами растирал по холсту реальности. Слой за слоем, гуще, плотнее… Все делалось серым, смазанным.

«Йен», – едва слышно выговорил Яков. Проморгался, стер слезинку, не веря, что настолько расклеился. Но – обида злее боли! Почему из прошлого запросто выбрались в явь кошмары: ненавистный и лживый Теодор; холодный, как лед, передовщик артели; палач замка – огромный, тестообразный, склонный во время пыток напевать и посвистывать… Почему мерзкие хари опоганили сны, отравили душу, а Йен остался в небытии? Золотой мальчик Йен… Он сам выбрал из толпы друга – хотя разве в то время князья заводили знакомства так запросто? Он целыми днями держал за руку. Хлопал линялыми ресницами, чесал затылок и недоуменно переспрашивал: зачем тебе золото? Но, если надобно, скажи сколько, и не глупи про солидную сумму. Нет такой, вовсе нет. И может, лучше сбежать без единой монетки? Золото – проклятие, оно давит душу, а еще оно ядовитое, травит верность и гноит дружбу…

До момента, пока Микаэле не назвал имя Иоганн, не упомянул прозвища Йен и Локки, весь свет прежней жизни оставался незримым. Свет, ради которого и стоило возвращать прошлое с его болью, ошибками и озарениями. Все прошлое, без изъятий!

– Я обязан вам, Микаэле, – Яков поклонился давно закрытой двери.

Встал, поправил воротник. Некоторое время глядел в оконное стекло, сегодня – обыкновенное, без картин прошлого и бликов воспоминаний… Затем Яков покинул кабинет, не оглядываясь. Возвращённая память вынудила спешить, уплотнила дни. Теперь все стало еще серьёзнее. Йен был урожденным Ин Тарри. Настоящим! Йен, которому не исполнилось и пятнадцати, плохо спал и мало ел, если ему не готовил Локки. И наверняка вырос внешне очень похожим на этого вот Микаэле. Умным, сильным и очень одиноким… Но Микаэле умеет сберегать фальшивое спокойствие даже рядом с палатой брата, израненного одержимым.

Йен был иным. Он делался страшнее лесного пожара, если кто-то затрагивал ближних. Как можно было позволить себе умереть, зная характер Йена? Он наверняка боролся, искал способ спасти… И позже полагал себя виновным, предателем, корнем бед.

– Крысолов, – Яков виновато ссутулился. – Теперь помню. Его не вывели из замка, времени не хватало, а я не хотел рисковать жизнями, это же мое гнездо и мой Йен. Из-за них я пошел к старику. Не было никакого вопроса к нему, я шел с ответом, я сделал свой выбор… но все перепутал, вспоминая.

На улице совсем стемнело, фонари выжигали в ночи рыжие проплешины, туман норовил окольцевать их, делал похожими на монеты. Ни собирать это золото, ни делить поровну нельзя, и это замечательно. Яков покинул больницу. Некоторое время постоял у перекрестка, глядя в сторону вокзала. Сердито отмахнулся от дел – и побрел в темные кварталы пригорода. Там, недалеко – парк, в нем есть пруд… и нет ни единого фонаря.

Черная гладь воды бережно выложена бархатом тумана. Если вглядеться, если очень постараться…

(Легенда давно забыта, ее запись сохранилась лишь в дневнике Крысолова Йена. На полях – пометка: «Локки не мог уйти, не оглянувшись! Это обнадеживает». )

Не стоит людям попадать в гиблый лес, а только живые не ведают грядущего страха, а мертвые уже не могут ничего изменить. Через лес не проложено троп. Каждый торит свою, а она – ускользает, петляет, норовит сгинуть. Тут уж кто кого осилит: тропа путника или путник тропу.

Жил-был сын купца, богатейшего на все долины и перевалы большой Кьерской гряды. От рождения наследник отцовских трудов ел с золотой тарелки, за всю жизнь он ни разу не высказал слов благодарности. Когда батюшка умер, он спустил богатство удивительно быстро. Хотя чему удивляться? Семейного дела не знал, людей не умел ценить, трудиться не желал. Разбазарив кровное, наследник не поменял привычек и жил в долг… а, как пришел срок отдавать, спрыгнул с крепостной стены. То ли пьян был, то ли блажил. «Ваш убыток – ваша забота», – так он крикнул напоследок.