Оксана Демченко - Облачный бык [Litres]

Эта встреча до боли напоминала иную, из первой жизни.

Юноша с именем, вспомнить которое не удалось, сам явился на разговор со своим будущим палачом. Хотя мог сбежать. Сейчас, когда тело Якова болталось в тряском экипаже, его душа сделалась бутылью уксуса, ядовито-мерзкого: со дна поднимался мутный осадок озноба, сознание слоилось. Яков обреченно смотрел в стекла плотно зашторенных окон. И видел зыбкий туман незапамятно-давнего вечера. Тогда, в первой жизни, он ехал на встречу с упрямо сжатыми зубами, с ногтями, впившимися в ладони. Трясся в примитивной телеге на больших колесах. Вокруг был лес, ничто не мешало сгинуть в нем… Ничто внешнее. Почему же он доехал до замка и поднялся в каминный зал? Нет в лоскутной памяти ответов. Но, может статься, их даст новая встреча?

Яков прикрыл глаза. Заставил себя разжать зубы и расслабить кулаки. Кто-то однажды сказал ему: обстоятельства повторяются, как сезоны года, такова их природа. Но люди меняются. Ты каждый день – иной человек, потому нет предрешённости и всегда жива надежда. Хорошие слова. Полезные.

– Он не убьет меня, я не убью его, – пообещал себе Яков. – Мы другие люди, для нас жива надежда.

Извозчик доставил к западному вокзалу. Оттуда было вовсе уж просто пешком дойти до больницы – большой, шумной, бесплатной… имеющей такую твердую репутацию, что попасть ко многим здешним врачам полагали удачей и богатейшие люди столицы.

Дежурная встретила улыбкой, сразу узнала и проводила. Она помнила: этот попечитель регулярно навещает хирурга и доплачивает за лечение бедных детей. В том числе – Топора, любимого друга-соперника Василия Норского.

Яков не только платил, он собирал интересные слухи и получал занятные знакомства, а заодно охотно слушал жалобы пожилого врача на лихость мальчишек из корпуса. Вот и сегодня – расплатился, попросил ругать Топора строже, чтобы не лез в новые драки прежде излечения старых ран. С тем и ушел, но больницу не покинул: поднялся на второй этаж, якобы разыскивая знакомого. Часы посещения были выверены заранее. А прочее устроил Норский, он, как обычно, успел всюду: довез и устроил Юлию, убедил Курта и вообще – расчистил дорогу.

Сглотнув сухим горлом, Яков миновал внешнюю охрану в коридоре. Прошел в комнату, дождался, пока внутренняя охрана проверит одежду и имущество, уточнит право на посещение у поручителя. Наконец, был впущен в приемную. И оттуда через порог шагнул в кабинет…

Яков старался контролировать себя, но – споткнулся, даже зажмурился. Было до тошноты противно ощущать собственный животный страх, и тем более показывать его открыто. Увы, он сам пришел за болезненным ответом, и прошлое приступило к пытке, ломая сознание: в светлом кабинете смерклось задолго до вечера, звуки стали гулкими; запах лекарств сменился вонью факелов и горелой плоти… Яков пошатнулся, но устоял.

– Вам дурно? Присаживайтесь.

Голос не имел ничего общего с прошлым, тон – тем более. Яков глубоко вздохнул, на ощупь продвинулся вперед, вцепился в спинку кресла, сел. Прошлое нехотя отодвинулось. Тот пацан давно мертв. Свою короткую жизнь он слепо вверил фанатичной идее… и только под конец попытался открыть глаза рассудка. Пришел к старшему в замке Ин Тарри. Потому что уважал? Хотел любой ценой услышать иное мнение? Или причина была совсем иная? Нет ответов.

Яков рывком поднял голову и сразу, в упор, рассмотрел собеседника. Вздохнул, расслабил плечи… в комнате вроде бы стало светлее и свежее. Ин Тарри, живущий в нынешнее время, ничуть не походил на предка. Да, такой же рослый, златовласый. Но глаза – живые. Лицо усталое, даже измученное. Человеческое. Ни малейшего желания казаться величественным, ни намека на высокомерие.

– Нас слушают? – прямо спросил Яков.

– О да, это ответственное дело исполняет Хват Кириллович, он лучший в сбережении тайн. Ведь Курт сказал ему, что я тоже хозяин, – Микаэле Ин Тарри монотонно выталкивал слова, чтобы заполнить ими пропасть отчаяния. Он не пытался шутить, и, пожалуй, почти не следил за тем, что именно произносит… смолк, прикрыл глаз. Встрепенулся, уделил больше внимания собеседнику. – Мне сообщили: Яков, ни отчества, ни фамилии. Что ж, пусть так. За вас просил некий Норский, он протеже Курта и друг маленького художника Василия. Им обоим верю… и сейчас, когда вижу вас, я рад, – Микаэле поморщился. – Я заинтересован. Вы уникальны на мой взгляд. Тема тоже. Артель, верно?

Князь замолчал, напрягся… сделалось совсем очевидно, его мысли не здесь, он вслушивается в тишину соседней палаты. Равно боится и этой тишины, и любого шума. То и другое может означать ухудшение состояния раненного.

– Ваш брат выживет, – пристально изучив дверь за спиной Микаэле, предрек Яков. – Я бы увидел тень и ощутил близость грани, будь его время на исходе. Нет и малой угрозы. Он очнется уже к ночи. Утром – крайний срок.

– Вы бы увидели, но тени нет, – Микаэле глубоко вздохнул. – Благодарю.

Яков некоторое время молчал, щурясь от того, что намерения и идеи мелькают с пугающей быстротой. Он пришел, ненавидя призрак из прошлого и намереваясь использовать потомка – вслепую, он испытал мгновенную симпатию к Микаэле и сразу отодвинул решение, как эмоциональное и потому неверное. Он вдруг возмечтал вслух сказать главное слово этого дня – наживка… и устыдился такой грубой формулировки. Хотя, если уж предельно честно, для себя самого – да, он здесь потому, что выйти на главную цель без князя в роли наживки, кажется, нельзя.

– Совестливые люди стесняются использовать партнеров, хотя ум советует им быть попроще и не брезговать удобным, но недостойным путем, – отметил Микаэле, пристально изучая собеседника. – Не вижу причин для вас не использовать меня. Однако же вслепую не получится. Я такого не допущу. Мы совершенно посторонние люди, это все упрощает… и усложняет тоже. Давайте попробуем искренность. Будет наверняка больно, зато быстро и эффективно. И это подходит вам. Без амбиций к власти и достатку, но с огромной энергией и ясной целью… О, вы игрок с очень крупными ставками. Жизнь, справедливость, правда или… всего лишь месть. Буду огорчён, если именно месть.

– Жизнь для меня ничтожная ставка. Справедливости по эту сторону порога нет, она за последней дверью. Правда? Пожалуй, мне интересна правда. Я не знаю ее, а желал бы узнать. Что еще? Память. Я жажду вернуть свою память и осознанно принять решение по делу артели. Окончательное решение. – Яков помолчал, обдумывая свои слова и слова Микаэле. Кивнул. – Давайте быстро и болезненно. В моем прошлом есть опыт, из-за которого я бессознательно, панически, избегаю Ин Тарри. Всех. При этом присматриваю за вами, когда получается. Издали… Я осознал свое поведение недавно. Так возник страх перед встречей и потребность преодолеть страх и увидеть вас глаза в глаза. Вы из-за брата отменили дела, и поэтому, – Яков проглотил сухой ком. Прямо глянул на Ин Тарри этого времени, – я согласен быть искренним до неприличия, чего бы это ни стоило мне и вам. Я выползок. В первой жизни, человеком, я попал в плен к Теодору Юргену Ин Тарри. И, хотя я сам пришел к нему и согласился служить, он не позволил… повзрослеть. Мне было двадцать два. Ему пятьдесят. После десяти дней пыток я покончил с собою. И стал выползком. И научился бояться Ин Тарри. Вы видите отношения людей и золота, как я нынешний вижу отношения людей и смерти.