Анна Коэн - #Зерна граната [litres]

– Но, герцог, я не вижу никаких ошибок. Вы были в своем праве, действовали по закону.

Фердинанд покачал головой и неловко поправил безупречные манжеты с изумрудными запонками.

– Ты такой же, как я. Проводи меня до комнаты, мне нужно отдохнуть до вечернего приема. Говорят, снова будут фейерверки – от них начинается мигрень.

Юстасу пришлось взять патрона под руку. Они шли меж рядов гвардейцев, которые по сравнению с настоящей армией казались ряжеными болванчиками, восковыми фигурами в ярких камзолах и шлемах с высокими плюмажами. Они шли, и Андерсен поражался хриплому дыханию герцога, некогда самого могущественного человека в Кантабрии. Будто прошлое по ночам злым духом садилось ему на грудь и душило, давило.

– И все же, герр Спегельраф, в чем, вы считаете, была ваша ошибка со средним сыном? Он был связан с другой девушкой и потому не хотел свадьбы с принцессой?

Фердинанд только приподнял уголок рта, сухой и чуть кровоточащий.

– О нет, это было бы слишком просто. Он ненавидел меня за то, что я не любил его. Ни дня.

После беседы с герцогом Юстас долго не мог найти себе места. Почти решившись отправиться в императорский музей диковин и редкостей, находившийся в восточном крыле Яблоневого Дворца, в последний момент он передумал и направился к своим покоям. Его переполняло раздражение, которое помешало бы насладиться видом необычных экспонатов, даже если другого случая не представится.

Едва свернув за угол, у своих дверей он увидел Пхе Кён. Согнувшись и воровато оглядываясь, она орудовала шпилькой в замке. Юстас затаился, чтобы она его не заметила, и стал наблюдать. Спустя несколько мгновений замок щелкнул, и девушка, еще раз оглянувшись, проскользнула внутрь.

Она могла прийти к нему в любой день, в любой час, но почему-то ей понадобилось пробираться как воровке, пока его не было.

Юстас выждал еще минуту и ринулся следом.

Он распахнул дверь, быстро огляделся и с огромным усилием подавил крик: девушка размешивала какой-то порошок в графине с питьевой водой.

В два прыжка он оказался рядом и схватил ее за запястье. Серебряная ложка жалобно звякнула о хрусталь.

– Тебе лучше объясниться! Что все это значит?!

Из ее глаз брызнули слезы.

– Не заставляй меня!

– Как ты могла, Пхе Кён! Это она велела меня отравить? Она?! И ты не смогла ослушаться. – Он отшвырнул ее руку, как ядовитую гадину. – Я верил тебе…

Кисэн тут же перестала плакать и зло сощурилась.

– Нет, ты никогда мне не верил. Ты мне и теперь не поверишь!

– Тогда объясни, не делай из меня идиота! – Юстас уже не сдерживал голос, позволив себе опуститься до воплей. – Может, я и чужак, может, я и не понимаю этих ваших женских уловок, но как прикажешь понимать, когда служанка императрицы тайком подсыпает тебе что-то в воду?!

На этих словах Пхе Кён бросилась к нему, одной рукой обняв за шею, а другой зажав рот.

– Тише, умоляю! Ты нас погубишь…

Юстас осекся, осознав, что переступил черту, забыл об осторожности. Когда Пхе Кён убедилась, что он не будет больше шуметь, то освободила его губы и головой прильнула к груди.

– Ты мне не веришь, – шепотом повторила она. – Но раз так, то какой во всем этом смысл?..

– Пхе Кён…

– Это не яд. Это противоядие.

Мозаика сложилась с керамическим щелчком. Стремительно нарастающая болезнь герцога, вечерние муки, сладко-горький чай… Пхе Кён спасала его день за днем, а он день за днем ждал ее предательства.

– Как давно?..

– С первого пира на фестивале.

Андерсен кивнул. Именно тогда он впервые почувствовал тягучую дурноту.

– А герр Спегельраф? Он не получал противоядия?

– Если бы вы оба оставались здоровы, это было бы слишком подозрительно. А ты молод и лучше сопротивляешься отраве. Пойми, я не могу его спасти. Только тебя.

– Но вода… Неужели чая недостаточно? Я исправно пил его по вечерам.

– И даже не морщился. Почти, – нервно хихикнула девушка, но тут же нахмурилась, как от головной боли. – Сегодня все решится. Она не хотела, чтобы вы хоть слово сказали против нее, чтобы зародили хоть маковое зерно сомнения. И герцог должен умереть.

– Нет.

– Боюсь, что да.

– Я не могу этого допустить. Он мой патрон, он мне почти отец. – Юстас и сам не понимал, верит ли в собственные слова.

Он служил герцогу последние семь лет, оборвав связи с родной семьей, насколько это было возможно. Фердинанд Спегельраф был сухим, ожесточенным человеком с ледяными разумом и сердцем – и втянул его в чудовищные события.

Был?..

– Слишком поздно, Юстас.

– Что произойдет сегодня?

Ее губы дрогнули в саркастической усмешке:

– Цветенье опадет, чтоб место дать плодам, и птицы семя унесут в чужую землю.

– Когда ты получила ее письмо?

– Неважно. – Пхе Кён вновь взяла его за руки, нежно сжав. – Мы убежим.

День медленно гас за окнами. Когда небеса почернеют, их ткань разорвут огненные цветы фейерверков. Вечерний праздник все решит.

– Как мы это сделаем?

– Пока ты не должен знать. Просто доверься мне и делай, как я скажу.

Юстасу отчего-то вспомнился Дюпон с его вечными галльскими присказками на каждый случай. Сейчас бы он сказал… как же это? Когда одна ситуация неуловимо похожа на предшествовавшую и возникает чувство, что ходишь по кругу. Выражение так и не вспомнилось, но осадок остался.

– Хорошо, я сделаю, как ты скажешь.

– Спасибо. – Пхе Кён запечатлела легкий поцелуй на его пальцах. – Постарайся, чтобы при тебе было все необходимое, но не больше, чем можно пронести на прием незаметно.

– А теперь я хочу побыть один. Мне нужно собраться… Вещи, силы, мысли.

Не говоря ни слова, девушка кивнула и покинула комнату. Юстас поднес к губам костяшки пальцев, на которых еще звенел ее поцелуй, и с силой прижал.

Тот, кто говорил, что все уроженки Оолонга схожи между собой, был вовсе не таким дураком, как он полагал ранее. И Юэлян, и Пхе Кён не стремились посвящать окружающих в свои планы, требовали, чтобы за ними следовали слепо, повинуясь силе веры, страха или любви. Но Юэлян он ненавидел и боялся, а Пхе Кён… Ее поступки говорили за нее. Неизвестно, что было бы с ним, если бы не тот чай.

Жестокий мир, жестокая земля. И пустые, беспомощные руки.

Герцог должен умереть.

Это не имело никакого смысла. Если они собираются бежать, неважно, умрет ли герцог прямо во время приема, уронив голову на блюдо. Все люди смертны, и каждый однажды отправится в Хельхейм. Но нет нужды герцогу умирать такой грязной и подлой смертью.

Юстас взял графин с подноса и вгляделся в воду. На дне еще колыхался мутный осадок. Он размешал его длинной ложкой, отряхнул с нее капли о горлышко.

Герцог не должен умирать. Сегодня.

Барабанный бой грозил размозжить ему череп. Сиянье огней, фонарей в виде гигантских бумажных цветов сбивало с толку. Мельтешение, сполохи, гром. Живое биение крови в венах.