Гарри Гаррисон - Миры Гарри Гаррисона. Том 12

К вечеру стало известно, что верховный жрец пришел в себя, но был еще очень слаб. Его правая рука и правая нога были неподвижны, и он еле мог говорить. По мере того как солнце краснело и опускалось за холмы, напряжение в толпе росло. Как только светило скрылось из виду, жители Заачилы неохотно поспешили в свою деревню. Они должны были пересечь реку до темноты — времени, когда появляется Коатлики. Они останутся в неведении о том, что происходит в храме, но по крайней мере будут спать на своих циновках. Жителям Квилапы предстояла долгая бессонная ночь. Они запаслись охапками соломы и стеблями маиса и соорудили из них факелы. Хотя матери кормили грудных детей, никто больше ничего не ел — да никто и не чувствовал голода, — все были слишком поглощены ужасными событиями.

Потрескивающие факелы разгоняли темноту ночи, и лишь немногие дремали, положив головы на колени. Большинство сидело в ожидании и смотрело на храм. Оттуда доносились приглушенные голоса молящихся жрецов, а непрекращающийся барабанный бой звучал, как сердцебиение храма.

За ночь Ситлаллатонаку не стало ни хуже ни лучше. Он был жив и, наверное, сможет произнести утренние молитвы, но позже, днем, жрецы должны будут собраться на торжественную церемонию, избрать нового верховного жреца и совершить все приличествующие случаю обряды. Все будет в порядке. Все должно быть в порядке.

Когда на небе появилась утренняя звезда, ожидавшие у храма люди встрепенулись. Восход этого светила означал наступление нового дня и служил сигналом для жрецов: они должны были просить о помощи Хицилапочтли, Повелителя Колибри. Он был единственным, кому по силам победить богов тьмы, и с тех пор как он создал ацтеков, он был их защитником. Каждую ночь они молились ему, чтобы он вышел на битву, вооруженный громами, и прогнал ночь и мрак и дал солнцу засиять снова.

Хицилапочтли всегда приходил на помощь своему народу, хотя для этого приходилось задабривать его жертвами и молитвами. Разве не служил доказательством действенности молитв тот факт, что солнце каждый день появлялось на небе? Молитвы… нет ничего важнее молитв.

И только верховный жрец мог произнести необходимые слова.

Невысказанная мысль тревожила собравшихся всю ночь. Страх, что некому будет произнести спасительные молитвы, лежал на сердцах, как тяжелый груз, когда наконец из храма появилась процессия жрецов, освещавших чадящими факелами дорогу верховному жрецу. Он шел медленно, его поддерживали — почти несли — два молодых жреца. Старик опирался только на левую ногу, правая безжизненно волочилась. Его подвели к алтарю и помогли стоять прямо, пока жертвы не были принесены. Это были три индейки и собака — на этот раз от бога требовалась особенно большая помощь. Сердца жертв поочередно были вырваны и осторожно положены в действующую руку жреца. Его пальцы крепко стиснули сердца, кровь побежала между пальцами и закапала на алтарь; однако голова старика никак не держалась прямо, а рот был перекошен и полуоткрыт.

Подошло время молитвы.

Барабанный бой и пение жрецов прекратились, тишина стала абсолютной. Ситлаллатонак открыл рот, жилы на его шее напряглись — он изо всех сил старался заговорить. Но вместо слов раздался только хрип, изо рта старика побежала слюна. Жрец приложил еще большее усилие, извиваясь в поддерживающих его руках, пытаясь выдавить слова из непослушного горла; его лицо побагровело от напряжения. И старик не выдержал: его тело задергалось от боли, руки взметнулись, как конечности подброшенной в воздух тряпичной куклы, и он бессильно сник. Ситлаллатонак больше не шевелился, и Ицкоатль, подбежав, приложил ухо к его груди.

— Верховный жрец мертв, — прошептал он, и в тишине все услышали эти ужасные слова.

Собравшаяся толпа как один человек выдохнула скорбный стон; за рекой в Заачиле люди услышали его и поняли, что произошло. Женщины прижимали к себе детей и скулили, мужчины молчали, хотя были перепуганы не меньше.

Собравшиеся у храма смотрели, надеясь на чудо, как с каждой минутой утренняя звезда поднимается все выше. Она поднималась и поднималась, ее никогда еще не видели так высоко — утром обычного дня ее уже затмили бы лучи взошедшего солнца.

Но сегодня восточная часть неба не была залита сиянием. Мир оставался погружен в ночную тьму. Солнце будто не собиралось вставать из-за гор.

Вопль, который издала толпа, теперь был исполнен не скорби, а ужаса, страха перед богами и тем, чем кончится извечная битва света и тьмы. Не победят ли теперь темные силы, не поглотит ли мрак весь мир навсегда? Сумеет ли новый верховный жрец произнести достаточно могущественные заклинания, чтобы возвратить солнце и свет, дарующие жизнь?

Люди с криками разбегались. Некоторые факелы погасли, и наступившая темнота усиливала панику. Упавших топтали, не замечая этого, — не конец ли мира наступил?

В глубоком подземелье под пирамидой Чимал пробудился от тяжелого сна: его разбудили крики и топот ног. Он не мог разобрать слов. Отблески факелов мелькали и исчезали в прорезанной в стене узкой щели. Он попытался перекатиться так, чтобы лучше видеть, но обнаружил, что почти не может двигаться: его руки и ноги стянуты веревкой. Он пролежал связанным бесконечные часы; сначала боль в запястьях и лодыжках была невыносимой, но потом они онемели, и Чимал совсем не чувствовал, есть ли у него конечности. Он провел в заточении весь день и всю ночь, его мучила жажда. К тому же обмочился, как маленький ребенок: он ничего не мог с этим поделать. Ужасная усталость навалилась на Чимала, душа горела от желания, чтобы все уже было кончено и он нашел успокоение в смерти. Мальчики не спорят с жрецами. Мужчины тоже не спорят.

Снаружи послышалось движение: кто-то спускался по лестнице, держась за стену в темноте. Шаги остановились у его двери, и Чимал услышал, как кто-то отодвигает запоры.

— Кто это? — выкрикнул Чимал, не в силах вынести это невидимое присутствие. — Вы наконец пришли убить меня? Так чего же вы медлите? — В ответ раздалось только тяжелое дыхание… и стук упавшей задвижки. Затем одно за другим тяжелые бревна были вынуты из пазов в стене. Чимал почувствовал, как кто-то вошел в камеру и остановился рядом с ним. — Кто это? — повторил Чимал и попытался сесть, упираясь в стену.

— Чимал, — произнес тихий голос его матери.

Сначала он не поверил своим ушам — ему пришлось произнести ее имя вслух, прежде чем он удостоверился в реальности происходящего. Квиау опустилась на колени рядом с сыном, и Чимал ощутил ее пальцы на своем лице.

— Что произошло? — спросил он. — Как ты сюда попала и где жрецы?

— Ситлаллатонак мертв. Он не вознес молитвы, и солнце теперь не взойдет. Люди обезумели, воют как собаки и мечутся.