Станислав Росовецкий - По следам полка Игорева [litres]

И что же? Ведь жертва богам сделала свое дело – не прошло и нескольких часов, как половцы отступили. Вот тогда-то и задумала Ярославна произнести заклинание, чтобы вернуть себе сына и мужа. Она помнила, что есть заговоры, позволяющие выкликать из объятий смерти умерших родичей, но в таком ужасном деянии не было нужды: уже дошли до Путивля вести, что Игорь Святославович и Владимир Игоревич живы и в плену. Да и наверняка она не захотела бы вернуть себе и оживить мёртвых: всем известно, что от оживших и вернувшихся к живым мертвецов не бывает ничего хорошего родичам. А вот в половецком плену её сыну и мужу делать нечего, они должны вернуться. Сына Ярославна любила как первенца своего, его рождение хоть немного примирило её с неудачным браком. Ну, а муж… Какой ни есть, но он муж её, отец её детей. И князь, который тяжесть управления княжеством осмелился переложить на её хрупкие плечи. Они должны вернуться! Сразу же после того, как половцы отошли, княгиня призвала к себе Словена, чтобы посоветовал, к каким богам и как ей нужно обратиться.

Едва ли на больше двух часов спала она этой ночью, однако на забороло взошла в лучших своих одеждах из привезенных в Путивль, накрашенная и набеленная – чтобы показать своё уважение к богам, которых будет молить и заклинать. Уже подняла она руки, уже готова была выкрикнуть-выпеть заготовленные слова, когда вдруг поняла, что обращается в ту сторону, на полунощь, откуда половцы пришли и куда они отступили. Однако ведь покойный Измирь говорил ей, что половцы обошли город, совершенно неприступный для них со стороны Семи. Так где же тогда, в какой стороне их проклятая Половецкая земля, их степь, в которой они держат её сына и мужа? Она определилась, прошла по заборолу и обратилась теперь на полуденный восток. Теперь можно и начинать. А начинать надо с выхода своего: описать то место, откуда обратится она с просьбой – не эти скрипучие, политые кровью доски заборола, а духовное, открытое полёту священной мысли пространство.

Глядела перед собой и не видела чудесные зелёные луга и речку, как невеста фатой, приодетую утренним туманом. Снова вытянула вперёд и вверх руки и невольно сама удивилась, каким высоким и сильным запричитала голосом:

– Полечу чайкою по Дунаю, омочу шёлковый рукав в Каяле-реке, утру князю кровавые его раны на жестоком его теле!

Далеко разнеслось над лугами и речной водой начало заклинания, и на тропинке, ведущей от реки к сожжённому острогу, встрепенулся в седле князь Всеволод Святославович, и сон сразу ушёл из его мутных глаз. Нашарили они на стене детинца тонкую женскую фигурку и уже от неё не отрывались.

– Славно заклинает, – одобрил, зевнув во весь рот, Хотен. – А что за река Каяла? Не слыхал о такой…

– Замолчи, боярин, – прошипел Севка-князёк. – А то зарублю ненароком. Тупым своим мечом. Каяла же – от каять, река печали… Молчи, прошу.

– О, Ветер-Ветрило! Почему, господин, столь сильно веешь? Зачем на своих легких крыльях приносил китайские стрелы на воинов моего лады? Разве мало тебе было высоко под облаками веять, лелея корабли на синем море? Зачем ты, господин, мое веселье по ковылю развеял?

– А теперь уже плачет скорее, – удивленно заметил Хотен.

– Заткнись!

– Светлое и тресветлое Солнце! Всем ты тепло и красно. Почему, господин, простёр ты жаркие свои лучи на воинов моего лады, в поле безводном жаждою им луки иссушил, тоскою им колчаны заткнул?

Заклинательница качнулась на забороле. Князь Всеволод Ростилавович догадался, что набирает сейчас в грудь воздуха и собирается с духом. Осталось ей самое главное – просьба. Кого будет просить – Стрибога-Ветер или Солнце – Хорса?

– О ты, Днепр-Словутич! Ты пробил каменные горы сквозь землю Половецкую; ты лелеял на себе Святославовы насады до войска Кобякова. Прилелей, господин, мою ладу ко мне, чтобы больше не слала к нему слез на море рано!

– Рано… – ответило заклинательнице эхо, прокатившись над речной гладью. И замолкло. А там и тонкая фигурка исчезла со стены.

– Вот чего довелось мне на старости лет услышать, – протянул Хотен. – А ты, княже, будь добр, выбирай слова, когда ко мне обращаешься. Нрав у меня тяжёлый, рука ещё тяжелее, не заткнул бы, осердившись, твой колчан.

– Путивль на Семи, а князь, её муж, полонен в Половецкой степи, – отозвалась Прилепа из-за спины Хотена, желая замять начинающуюся ссору. – Почему ж сия княгиня просила у Днепра?

– Прости, боярин, за грубое слово, – вдруг широко улыбнулся Севка-князёк. – Кажется, я знаком с сею княгинею… А ты, почтенная, живёшь на великом и могучем Днепре, что тебе до малых-то речек? Однако Сейм впадает в Десну, Десна в Днепр, а в народе считают старого Днепра-Славутича отцом и покровителем всех тех рек и речек, чья вода в нем течёт. Княгиня думает, что и та речка, возле которой становище Кончака, тоже одна из таких Днепровых помощниц. Однако поедем, мне хочется поскорее увидеть Фросинку вблизи. Неужто я ошибся?

Не доехав десятка сажен до обгорелых, но уже снова запертых ворот острога, увидели они странное зрелище. Мужик лет сорока, простоволосый, в одной драной сорочке, лыком подпоясанной, и в меховых опорках на ногах, однако с усами и грязной щетиной на лице, следовательно, младший дружинник, крестился на крест Воскресенского собора и отбивал земные поклоны. Рядом с ним на истоптанной копытами глине стоял медный котёл на несколько ведер.

Хотен натянул поводья:

– Кто ты, почтенный муж, и за что благодаришь Бога?

– Меня, боярин, зовут Ярмышом, я отрок князя Владимира Игоревича, и в последней битве несчастливого нашего похода получил я сильный удар по голове. Очнулся уже вечером, на земле, без доспеха, раздетый. Ладно бы коней только увели бесовы дети, да на заводном, Дичке, у меня был приторочен дружинный наш котёл. Я вообще-то стрелок, но на привалах помогаю кашевару и на походе отвечаю за….

– Давай короче, Ярмыш, – бросил Севка-князёк, тоскливо поглядывая на снова явившийся над остатками частокола участок городской стены.

– Успокойся, э… боярин, – прогудел Хотен. – Разве ты не видишь, что у нас новый свидетель? А то и проводник. Давай, рассказывай, Ярмыш, да подробнее.

– Какой из него свидетель? – фыркнул выехавший вперёд Беловод Просович. – А за проводника берите мужика, ради Бога, берите, а я домой вернусь.

– Кстати сказать, боярин, ты и вправду из Путивля возвращайся в Чернигов, – распорядился Хотен. – Расскажешь князю своему Ярославу, что мы видели, а проводника мы найдем.

– Не пойму, о чем вы, господа бояре, – отрок с трудом поднялся с колен и обвёл красными, воспалёнными глазами обступивших его всадников. – А я, говорю, на походе за котёл перед князь-Владимиром отвечал. Куда ж мне было без котла податься? Если коротко, украл я, прости меня за то Господь, у детей бесовых ихний котёл и вот на плечах принёс. Теперь пусть сперва отец Иван святой водою поганскую посудину побрызжет, чтобы есть из него было можно, не брезгуя.