Иван Оченков - Пушки царя Иоганна [litres]

– Нет, конечно, как ты мог подумать!

Лицо Михальского так красноречиво показывало, отчего он именно так и думает, что я не смог не рассмеяться.

– Никита с Анисимом костьми легли, но не пустили, – пояснил я, успокоившись.

– Так что вы говорили о Владиславе?

– Ну сам посуди. Это его первый поход, и он хочет себя проявить. Однако нельзя сказать, чтобы получилось. Смоленск он не взял, нас не разгромил, на Москву не прошел, а тут еще целая комиссия от сейма едет. Великий канцлер – это тебе не шутка. Как приедет – так и прощай, волюшка! Оно, конечно, для польского королевича полезно привыкать, потому как воли ему и в королях никто не даст. Но, как ни крути, обидно! Так что, к бабке не ходи, что-то он отчебучит в ближайшее время.

– И что же?

– А кто ж его знает? Я бы на его месте частью сил фланговый обход изобразил, чтобы выманить меня в поле. Но Ходкевич разделять армию ему не даст, а то ведь можно и не успеть. Тем более если подмога ожидается.

– Но он и так ждет Сагайдачного. Или вы надеетесь на то, что он поверит в казачью измену?

– Для гетмана с королевичем «казаки» и «измена» – почти синонимы. Но дело не в этом. Только что пришли вести, что запорожцы и реестровые разделились на десять полков и рыщут по всей нашей засечной черте в поисках чего бы пограбить. Пока эта саранча все вокруг себя не сожрет, даже Сагайдачный их с места не стронет.

– Сейчас бы по ним ударить, – задумался бывший лисовчик, – пока они не соединились…

– Государь, не изволишь ли позавтракать? – заглянул к нам спальник. – Все готово уже.

– Изволю, изволю… – пробурчал я. – Корнилий, пошли перекусим чем бог послал, а то на пустой живот плохо думается.

– На полный – совсем не думается, потому что спать охота, – усмехнулся стольник, но все же пошел за мной.

Когда закончится эта чертова война, непременно отошлю экспедицию в Китай за чаем. Ну куда это годится – царю нечего пить по утрам! Можно, конечно, кофе через персов или итальянцев закупить, но цена будет… к тому же кто бы знал, как я хочу чаю! Вот просто чую вкус и аромат свежезаваренного напитка… Но чего нет, того нет, так что будем пить сбитень. В принципе ничего, пить можно, но надоел…

Пока мы с Михальским пили горячий сбитень, заедая его присланными из Можайска пирогами, к нашему столу подошли Вельяминов с Пушкаревым. Ну, Никите по должности положено рядом со мной обитать, а вот у Анисима явно какое-то дело. Обычно он глаза лишний раз не мозолит, чтобы не дразнить знатных дармоедов, завидующих его близости со мной лютой завистью.

– Чего стоите, присаживайтесь, – пригласил я ближников, проглотив очередной кусок.

– Хорошо князь Пожарский устроился, – хмыкнул окольничий, выбирая пирог из корзины, присланной можайским воеводой.

– Хочешь в город на кормление? – усмехнулся я. – Так только скажи…

– Нет, – поспешно отказался Никита, – еще зашлешь в тмутаракань какую, а у меня сестра на выданье. Где я ей там жениха искать буду?

– Чего-то ты до сего дня не больно искал-то, – не удержавшись, поддел его Анисим.

– Не бойся, ты мне рядом нужен, – поспешил я успокоить друга, – да и Алена в девках не засидится, вон она какая красавица.

– Дай-то бог… – вздохнул, помрачнев, Вельяминов.

– А ты чего вертишься – сказать, поди, хочешь? – повернулся я к Пушкареву.

– Коли повелишь, так и скажу, царь-батюшка, – состроил полуголова умильную улыбку.

– Так говори.

– Как бой закончился, ходили наши раненых да убитых подбирать, чтобы, значит, помощь оказать или похоронить по христианскому обычаю…

– Знаю, я сам разрешал, только говорил, чтобы не отходили далеко да ляхам не попались.

– Верно, государь, да только разве за всеми уследишь? – делано пригорюнился Анисим, – ведь малым делом беда не приключилась…

– И что за беда – вместо своих раненых ляшских нашли и принялись их обирать, то есть исповедовать?

– Грех тебе такое говорить, милостивец! Хотя если рассудить, то, может, так оно и было. Отец Василий, отпевая новопреставленных рабов божиих, зашел далеко и наткнулся на ратных людей литвинских.

– Это который отец Василий – не тот ли, что в церкви Архистратига Михаила служит, что в вашей слободе?

– Он самый, государь.

– Ну и что, много ли ляхов отче покалечил?

– Да господь с тобой, царь-батюшка, они его честию просили с собой в лагерь пройти, чтобы панихиду отслужить по православным, которые польскому королю служат. Ну, он в такой просьбе отказать не смог, да и пошел. Провел службу чин чином, да и вернулся поутру.

– А что у них, своих священников не стало, что пришлось отца Василия просить?

– Да сказывают, что были у них попы православные, да вернулись к своим приходам. Уж больно их ксендз Калиновский преследовал, окаянный!

Рассказ Анисима меня крайне заинтересовал: дело в том, что отец Василий был не простым священником. Познакомил нас мой духовник Мелентий, и, похоже, что он был одним из его людей.

– Что еще батюшка в ляшском лагере видел?

– Да так… – неопределенно пожал плечами полуголова.

– Хорошо, передай отцу Василию, чтобы пришел ко мне. Что-то я у исповеди давно не был.

– Передам, государь.

Настоятель храма Архистратига Михаила на первый взгляд выглядел как обычный поп, которых в Москве и ее окрестностях было немало. Среднего роста, с бородой лопатой и внимательным взглядом. Придя по моему вызову, он поначалу ни словом не обмолвился о своих ночных приключениях. Напротив, отслужив полностью службу, батюшка сам принялся вопрошать меня о моих грехах, на что я ему максимально честно ответил, что ничем, кроме смертоубийства, в последнее время не занимался, но на войне без этого никак. Что касается прочих заповедей, то в походе я чист аки голубь, а вот как он закончится, так сразу и нагрешу. Неодобрительно вздохнув в ответ на мою вольность, отец Василий отпустил мне грехи и принялся рассказывать про свои похождения.

В общем, ничего особо интересного я не услышал. Про то, что с войском Владислава идет целый полк русских изменников, я в общих чертах знал. То, что Салтыков и Шуйский злобятся, для меня также неожиданностью не было. Собственно, из всех русских бояр, оказавшихся в польском плену, меня интересовали только два человека. Михаил Борисович Шеин и Федор Никитич Романов. Первый был весьма толковым воеводой с репутацией, не запятнанной многочисленными изменами, а второй… второй был, как ни крути, номинальным главой русской церкви. Как я ни старался, но от выборов нового патриарха церковные иерархи отказывались наотрез. Филарет же все это время вел себя примерно, рассылал по стране письма, призывающие к отпору латинянам и единению православных перед всеобщей угрозой. Одно из них, с его благословением, пришло и ко мне. Тушинский патриарх явно искал примирения. К тому же в народе нахождение в плену лишь добавило ему популярности. Любят у нас «страдальцев за веру», а то, что Федор Никитич в неволе кайлом не махал, так кому это интересно.