Александр Белов - Круглый дизельпанк [СИ]

Любитель выпивки осушил ещё один стакан и продолжил:

— Вдруг смотрю — он глаза вытаращил и куда-то за спину мне показывает. Жутко мне стало, чуть в штаны не пустил. Хочу повернуться, а ноги словно отнялись. Напарник только рот открывает да закрывает, словно рыба на берегу. Слышу — сзади голос:

— Нехорошо. Люди. Уходите. Плохо. Очень. Плохо. Плохие. Люди.

А голос-то девчоночий! Тихий такой, но аж мороз по хребту. И тишина вокруг.

Фед это сказал так, что я сразу вспомнил момент из фильма «Неуловимые мстители», где было про летающий гроб с покойничком, «а вдоль дороги мёртвые с косами стоять. И тишина…». Так и захотелось сказать как в фильме: «-Брехня!». Но я сдержался, а сказочник-алкаш продолжил:

— Не знаю, как получилось повернуться. Смотрю, а прямо возле меня стоит девчонка — руку протяни. Невысокая такая, босая, в платьишке коротком, с длинными волосами. Всё бы ничего, да только девчонка полупрозрачная. Ага. Вся такая словно из голубого пара или дыма. Глаза голубыми огоньками светятся. Жуть! У меня чуть сердце не остановилось от страха. Призрак самый настоящий! Тут я и вспомнил все байки о последней настоятельнице старого Храма. А Голубая Девчонка рукой на дыру в стене показывает, а сама на нас смотрит. Вдруг снова голос:

— Плохие. Люди. Уходите. Я. Расстроена. Вон. Отсюда. Быстро.

Говорит Девчонка, а губы у неё не шевелятся. Наоборот — сжаты в струнку. И лицо всё мрачнее становится. Тут ноги мои сами меня до дыры донесли, оглянулся. Напарник шар осторожно так на пол положил. Девчонка приблизилась к нему, прошагав прямо по мусору, но как бы проплыла над ним. Вдруг руку к напарнику протянула и я голос снова услышал:

— Очень. Плохо. Человек. У. Мёртвых. Воровать. Нельзя.

Напарник затрясся, словно в лихорадке, и тут голос как грохнет:

— Нельзя!!

У меня чуть голова не лопнула! Словно ветром из дыры вынесло! Я не помню, как из города выбрался, как по темноте и дождю до лагеря старателей добрался. Еле меня успокоили, но я так ничего вразумительного и не смог сказать. А утром все пошли по моим следам, напарника моего искать. И я с ними. Только в город зашли, а напарник сам нам навстречу идёт. Подошел поближе, смотрим — а он лыбится, словно ему миллион на халяву подарили. По подбородку слюни стекают. А башка седая вся! Мы к нему, мол что да как? Только он нас словно и не видит. Идёт и лыбится. Связать его хотели, да он всех расшвырял, словно детей. Откуда что взялось. И пошёл. Мы за ним. А он прошел сотен пять сед и упал, словно мёртвый. Но дышит и сердце бьётся. Мы его в Счастье отвезли, в больницу. Его потом в Большой Рассен отправили. Больше я о нём не слыхал. Вот так, ребятки. А в город я никогда после той ночи не ходил.

Пьяница замолчал, задумчиво глядя на кувшин, потом вылил в стакан остатки напитка и так же задумчиво их выпил. Я мысленно почесал макушку. Занятная сказка. Словам алкаша я не верил ни грамма. Обычная небывальщина для доверчивых приезжих. Какие-то Голубые Девчонки, развалины. Фигня короче. Марика покивала головой и сказала:

— Спасибо, свогр Фед. Вы очень помогли.

— Да всегда пожалуйста, краса! Ну, не буду мешать вам, ребятки. Пойду.

Алкаш встал, покачнулся и нетвёрдой походкой отправился на выход. Я посмотрел на кузину:

— И что это было?

— Нормальная история. Ты что, страшилок никогда не слышал?

— Э… Ну.

— Поехали. Ещё заправку искать.

Вот и поговорили. Бляха медная, про заправку-то я и забыл!

В лагерь мы вернулись с продуктами, заправленные «под завязку» и с бочкой компреста. Лекс был на совещании, Ню помогала варить ужин. Я занялся осмотром грузовика. Слазил под раму, осмотрел карданы. Всё вроде в порядке. Пошёл к нашим. Мишка помогал Нюте у кухни, другими словами — пинал балду. Пошёл к командирской машине. Там Марика делала какие-то упражнения. Это необычно, время не утреннее. Но мало ли какие тараканы её на это сподвигли. У неё этих тараканов целый термитник в башке. Я уселся прямо на землю и стал наблюдать. Всё-таки Марика красиво двигается. Не зря она с детства занимается борьбой. Движения то плавные, текучие, то резкие, стремительные. Не разбираюсь я в рукомашествах и ногодрыжествах. Однако всё равно смотреть интересно. Вот она прыгнула, приземлилась, низко припав к траве.

— Ой!

Я аж вздрогнул. Марика села, схватившись за лодыжку:

— Фрам! Кажется я ногу подвернула.

Она зашипела от боли и я рванул к медицинской машине.

— Эй! Откройте!.. Эй!

Я колотил в дверь «КУНГа», словно заведённый. Сам не знаю — чего я так испугался. От вывиха голеностопа вроде никто ещё не умирал. Тем временем дверь распахнулась, чуть не звезданув меня по лбу. В проёме возникла встревоженная Лани в синем комбезе:

— Что случилось?! Фрам?

— Лани, пойдём скорее. Марика, кажется, подвернула ногу.

— Сейчас. Подожди секунду.

Она скрылась внутри фургона и спустя некоторое время появилась вновь, с чемоданчиком в руках. Я подал ей руку, помогая спуститься по лесенке, она помощь приняла и мы быстрым, очень быстрым шагом пошли к месту происшествия. Марика так же сидела на траве, держась за ногу. Завидев нас, она отпустила лодыжку и облегчённо произнесла:

— А. Вроде бы ничего страшного. Мне показалось.

Марика встала и, совершенно не хромая, подошла к нам:

— Извините за беспокойство. Но я уверена, что вам есть о чём поговорить.

Проходя мимо вэйты, она что-то шепнула девушке на ухо. При этом у Лани глаза немного расширились, хотя было непонятно — куда уж шире? Калинина ушла, беззаботно насвистывая, а мы стояли как придурки. Я хотел выругаться, но вовремя вспомнил о девушке-вэйте и только обескураженно пробормотал:

— И чего теперь?

Лани выглядела не менее растерянной. Ещё бы — летела на помощь, а оказалось, что вызов ложный. Она беспомощно обернулась ко мне и хотела что-то сказать, но я опередил:

— Лани, прости меня.

Вэйта запнулась на почти вылетевшем полуслове. Не знаю, что она хотела сказать. Услышал только:

— Эх.

Я опустился на траву и голосом, полным раскаяния, сказал:

— Лани, я понимаю твои чувства. Поверь — мне они очень дороги и приятны. Ты нравишься мне, и даже очень. Именно поэтому я не могу обманывать тебя и тем более использовать твои чувства. Лани, я боюсь тебя потерять, однако ещё больше боюсь выставить себя скотом и сволочью, боюсь тебе врать. Лани… Трудно подобрать слова.

Вэйта стояла словно заворожённая, помоему даже не моргая. Я не мог выносить этот полный надежды взгляд. Твою ж дивизию! Но… Сейчас — или никогда! Второй раз я на такой разговор не решусь. Опустив голову и глядя на траву под ногами, сказал:

— Ты хорошая, ты самая лучшая из всех девушек, которых я знал. Мне всё в тебе нравится, однако… Я не могу назвать эти чувства любовью. Пока не могу… Прости.