Клим Жуков - Солдат императора

Озабоченный солдат пробурчал что-то вроде: «ну-сколько-можно-пойду-конец-парить». После чего, в самом деле, ушел. С ним удалилась группа ландскнехтов, которые давно собирались пойти играть в кости.

Возле нашего стола собралась изрядная толпа, человек с полсотни, а то и больше. В основном новобранцы, не бывавшие, как и я в настоящем деле. Сплошь молодые лица, на которых читался страх и любопытство. Страшные швейцарцы казались такими далекими, а интересные байки про чужую смерть прямо сейчас будоражили воображение. Я в полной мере ощутил в себе тоже самое чувство и попытался отмести его, как недостойное. Тем более, что мой интерес был вполне утилитарным.

– Господин ротмистр, – спросил я, – а нельзя ли подробнее? Интересно знать, что они за люди эти швейцарцы, как воюют, есть ли слабости у них? Нам же скоро вместе в бой.

– Это даже я тебе точно не скажу, – ответил Курт, – беда в том, что мало кто из товарищей, что здесь собрались, ведались с ними в большом деле. Это надо у старого Йоса поспрошать. Он лучше расскажет. Гы-гы-гы, если у тебя уши раньше не скиснут, гы-гы-гы, – и он рассмеялся, довольно злорадно, надо сказать.

– Я всё слышал, Курт Вассер, – раздался хриплый, сорванный голос из-за соседнего стола, – чтоб у тебя селезенка лопнула! – к нам шел невысокий, кряжистый старик, совершенно седой. Ветеран, сразу видно. Лицо его было покрыто черными точками, какие, как я знал, бывают при близком пороховом взрыве, правый глаз был наполовину прикрыт из-за багрового шрама от брови до щеки. Другое мужское украшение пересекало половину шеи. Даже не понятно, как с таким ранением он умудрился выжить. Одет ветеран был в шелковый желтый фальтрок [11] Faltrok – распашное приталенное одеяние с длинным плиссированным подолом. Изначально являлось надоспешной одеждой. С 1510 гг. превратилось в модный дорогой аксессуар, который не стеснялись носить даже при императорском дворе. , отделанный золототкаными парчовыми лентами, четырехчастный разрезной берет с павлиньими перьями и узкие черные чулки. На широкой вышитой золотыми буквами перевязи висела длинная сабля с витой гардой.

Колоритный старик растолкал новобранцев и уселся на стул. Ему тут же поднесли кувшин вина. Он промочил горло, и начал свою речь. Все, включая бывалых офицеров, почтительно помалкивали, предвкушая интересный рассказ. Как оказалось – не зря.

– Ты, Курт, повоюй с моё, а потом рот разевай, твою мамашу растак. Мне шестьдесят три стукнет этим маем, а я с пикой в первом ряду до сих пор стою. И так уже сорок лет! Я, черт возьми, заслужил, могу говорить сколько хочу, потому что слова мои – золото! Чепухи не несу, а изрекаю умные вещи, не то что некоторые. Во-о-от, а уши от знания киснут только у дураков, таких как ты, дорогой мой товарищ! – старый Йос говорил медленно, неприятно поводя подбородком в сторону. Надо полагать, ранение в шею даром ему не прошло и оставило не только роскошный шрам.

Он уселся поудобнее, и перестал обращать внимание на откровенно зубоскалящего ротмистра, которому явно было что сказать, насчет того, что йосовы слова – «золото».

– Мариньяно – тьфу! Сказал Йос веско, – ни гордости, ни радости от такой победы, – Что за дело? Отсиделись за бруствером, постреляли в свое удовольствие. Только и пользы, что знатную добычу потом с трупов и пленных поснимали!

А со швейцарцами кровный счет у нас пораньше начался. Кончай, сука, лыбиться, а то смотри, морда треснет! – это он все-таки окрысился на Курта, сидевшего напротив, подперев голову, и радостно скалившегося, – Пораньше, твою мать! Тебе, малец, сколько годков? Двадцать? Ну да, ты тогда еще свисал мутной каплей с конца своего папаши, а старый Йос уже топтал поля сражений и носил пику.

Дело было в тот год, когда доброй памяти кайзер Макс [12] Старый ландскнехт ошибается. В 1499 г, во время Швабской войны, Максимилиан I Габсбург еще не был императором, а только германским королем. снова задумал присоединить швейцарские кантоны к своему австрийскому домену. Швейцарцы уже тогда смотрели на нас косо. Да и мы в долгу не оставались. Учителя хреновы. Уже в 1487, когда мы вместе надрали задницу венецианцам, в одном лагере селить нас было опасно. Никакие угрозы нас не останавливали. И их тоже. Только дай повод – готово дело – поножовщина. До таких побоищ доходило! Или отловить ночью пьяного козопаса и прирезать – запросто. И виселицей нас пугали, и плетьми, да все без толку. Легче было раздельные лагеря выставлять. Но дрались они хорошо. Было чему поучиться, что и говорить. Всегда в атаке, храбро и яростно. Зарезали товарища? Плевать, наступи на него шагай дальше, и коли! – смотреть на разошедшегося перед благодарной аудиторией старого солдата была занятно. Недостаток мимики на изрубленном лице он замечательно восполнял жестикуляцией. В результате, рассказ его по-настоящему завораживал:

– Ну, так вот. В 1499 году от рождества Господа нашего Иисуса Христа призвал кайзер на службу своих добрых ландскнехтов и пошли мы воевать швейцарские горы. Всем известно, кавалерам там развернуться негде, вся надежда на нас, на мать пехоту. А по правде, против швейцарской баталии даже на самом ровном поле от конницы никакого, на хрен, толку. А уж в горах!

Сперва все удачно складывалось. Погромили мы несколько замков. Разнесли из пушек стены, и будь здоров, взяли их на пики, чтоб я сдох. Так месяц прошел. Повернули мы на Цюрих, всей нашей армадой. И тут горцы расшевелились. Сообщает разведка, что движется к нам навстречу все конфедератское войско. Нам только того и надо. Пошли навстречу. Дорога-то одна, не разминуться. Ну и не разминулись. Встретились. Кто из ландскнехтов не помнит этого места? Деревенька Хард на берегу Боденского озера, прямо возле трижды проклятого города Брегенц.

Шел февраль, если я ничего не путаю, было здорово холодно. Кое-как отоспались и пошли на бой. Мы по славному обычаю построились в три баталии, уступом. Впереди – стрелки густой цепью. И тут смотрим, мама родная! Выходят из теснины сучьи козопасы. Красиво шли, гореть им в аду! Тремя колоннами, плотно, пик и алебард – лес; если яблоко упадет – точно напорется на острие! Знамена развеваются, барабаны гремят. Вел их тогда один вояка из Унтервальдена – Арнольд Винкельрид. Он, слышь, еще с нашим Георгом служил вместе, было дело… У нас ревет труба. Общая команда: Стой! Равняй ряды! Вперед пошли стрелки. И еще пушки выкатили. Дали залп, и еще один. И еще. Швейцарцы сперва почти бежали, а тут пошли медленно, чтобы значит, строй не потерять. Ядра свищут, пули, болты арбалетные. Иные ядра целые просеки пропахивали. Глядишь, одно под ноги падает, от мерзлой земли рикошетит, и как лягушка, прямо в центр. А там только ошметки кровавые. Мясо к кускам доспеха прилипшее. И брызги во все стороны. Пожалуй, с десяток сразу выкашивало. А им хоть бы что, только строй смыкают теснее. Все идут. В ответ, конечно, тоже постреливали, но все больше по нашим арбалетчикам, которые им здорово досаждали. Я тогда в главной баталии стоял, под знаменами самого кайзера Макса и отца всех ландскнехтов Георга фон Фрундсберга, дай ему Бог сто лет жизни. Так вот не помню, чтобы до нас что-нибудь всерьез долетело.