Александр Башибузук - Эмигрант. Его высокоблагородие [litres]

– У меня есть веские основания подозревать, что вы не тот, за кого себя выдаете… – жестко заявил Синицын и одновременно со своим последним словом достал из кармана пистолет и направил его на меня.

Игнашевич промолчал, с явным удивлением уставившись на Синицына.

– Интересно девки пляшут, – протянул Пуговкин и добродушно, но со стальными нотками в голосе посоветовал штабс-капитану: – Ты, Юрьевич, поосторожней с такими обвинениями. Не ровен час, ответить придется. И убери, убери пистолетик-то.

Синицын внешне не стушевался, но пистолет все-таки опустил.

– Ну и? – чувствуя в штабсе некую неуверенность, с легким пренебрежением поинтересовался я. – Озвучивайте, Алексей Юрьевич. С удовольствием развею ваши сомнения.

А сам лихорадочно пытался сообразить, на чем прокололся. И раз за разом приходил к неутешительному выводу, что погореть мог на очень многом. Впрочем, паниковать рано. Я не на одном «правилове» побывал в своей прежней ипостаси. И тебе, фраерок, не ровняться с теми волками, что меня «править» пытались.

– Вы, наверное, забыли, Георгий Владимирович, что мы с вами лично были знакомы еще до вашего прибытия в Константинополь? – язвительно поинтересовался Синицын. – И неоднократно встречались. Не изволите напомнить, где и при каких обстоятельствах?

– Не изволю, – отрезал я. – Вы сами упоминали о курсах при Николаевской академии Генштаба. Я же, увы, почти ничего не помню о событиях того времени, так как моя застарелая контузия, вследствие травмы, полученной при прибытии сюда, усугубилась частичной потерей памяти. И вам это прекрасно известно, Алексей Юрьевич.

Игнашевич с Пуговкиным ожидающе уставились на Синицына.

– Известно, известно… – с улыбкой закивал головой штабс-капитан. – Я предполагал подобное. Поэтому и не поднимал этот вопрос сначала. Но как вы объясните то, что его поведение совершенно не похоже на поведение настоящего капитана фон Нотбека? – Синицын обратился к эсеру с вахмистром. – Да, он не так говорит, не так пьет, не так курит, черт побери, да у него даже походка изменилась. Не говоря уже об образе мышления. Будь здесь настоящий капитан лейб-гвардии фон Нотбек, ни одного красного в городе уже не было. Одни трупы. А кто уцелел, забыли бы навсегда дорогу в Константинополь. Уж я-то знаю…

– Это говорит всего лишь о том, что Георгий Владимирович прекрасно осознает, где и в каком качестве он находится… – сухо перебил Синицына Пуговкин. – В отличие от некоторых. Я не раз повторял и повторю еще. Контрразведка это тебе не по небу на этажерке рассекать и не в атаку с сабелькой наперевес ходить. Работа разведчика – в первую очередь лицедейство и сдержанность в поступках. На фронте будешь трупами раскидываться, а здесь головою больше работать надо.

– Дык, контузия опять же может быть… – неожиданно поддержал его Игнашевич. – У нас прапорщика Милютина как шваркнуло, так он как очухался, сразу на непонятном языке заговорил. То ли китайский, то ли еще какой. Даже глаза косить начали. И стал коньяк ведрами хлестать. Хотя всегда блевал с него дальше, чем видел.

– А девка его? Ясмина та, – Синицын даже не подумал сдаваться. – Да настоящий фон Нотбек ни одну бабу к себе, окромя бл**ей в борделях, не подпускал. Убежденный холостяк был.

– Дурак ты, Юрьевич… – вахмистр снисходительно покачал головой. – Уж извиняй меня, но дурак. Сие чувство речется любовь и рано или поздно случается с каждым. Вот возьми меня. До таких годков дожился, а нет, окрутили. И радуюсь, да-с, ибо мужик без бабы рядом, как хрен без яиц, Господи прости. Так-то. И тебя сия участь не минует со временем.

– Это точно, – опять поддакнул Игнашевич, отчего-то смутился и покраснел.

– Пускай так! – зло буркнул Синицын. – Но и это не все. Настоящему фон Нотбеку даже в голову бы не пришло скрывать трофейное золото от непосредственного руководства. Тем более проводить с ним сомнительные махинации.

– Опять двадцать пять… – хмыкнул Пуговкин.

– Так вроде никто и не скрывает, – удивленно наморщил лоб Игнашевич.

– Господа… – я слегка прихлопнул ладонью по столу, привлекая к себе внимание. – Мне, конечно, лестно ваше заступничество, но уж позвольте самому ответить на вопросы Алексея Юрьевича. Благодарю. Ну что же, похвально, похвально, штабс-капитан. Вашей наблюдательности можно позавидовать. И вы совершенно правильно высказали свои сомнения, ибо было бы гораздо хуже, если между нами поселились недоверие и недомолвки. Итак, кто же я, по-вашему?

– Не знаю, – упрямо мотнул головой Синицын. – Но не фон Нотбек это точно.

– Возможно, красный шпион в гриме? – предположил я. – Не изволите проверить мой парик? Ладно, не кривитесь. А теперь внимательно меня слушайте. На первый ваш вопрос я уже ответил, а что до смены моего поведения, так я сознательно изменил свои некоторые привычки, так как одно дело командовать ротой в бою и совсем другое дело заниматься нелегальной разведкой. Хотя и контузия тоже сказалась, в некотором роде. Но признаю, утопить красных в крови мне до сих пор невыносимо хочется. А трупов вы еще дождетесь. Уверяю. Теперь о золоте. Скажу честно, подобное против всей моей сущности, но, увы, поступать таким образом меня вынуждают обстоятельства. В первую очередь осознание того, что все усилия пропадут даром, если мы просто отдадим трофей. Как говорится, жизнь такая, не мы такие. Да что я вам говорю, уверен, вы сами все понимаете. И самое последнее…

Я встал, не спеша подошел к Синицыну и от души врезал ему под дых. А потом склонился над упавшим на колени штабс-капитаном и процедил:

– А это за «девку». Еще раз услышу подобное, вспорю пузо и повешу сушиться на солнышке, как карася. Теперь узнаете меня, Алексей Юрьевич?

Не знаю, возможно, я угадал с фразой, либо подобное поведение было характерно для фон Нотбека, но Синицын отчаянно закивал и просипел, хватая воздух ртом, как рыба на суше:

– Д-да… п-прошу извинить меня, господин капитан… Бес попутал. П-право, я не хотел… Готов дать вам любое удовлетворение. Прошу перевода из резидентуры. Хоть на фронт…

– Обойдетесь. А здесь служить кто будет? Считайте, что ваши извинения приняты, – сухо ответил я ему, помедлил секунду, потом четко развернулся и шагнул к Игнашевичу. – Теперь вы…

Эсер, не спуская с меня взгляда, шарахнулся назад и гулко хлопнулся спиной об стену.

– Что за фортели, Антон Васильевич? За каким чертом вам понадобилось влезать в дела с золотом? Деньги нужны? На обмене заработать решили? Отвечать, вольноопределяющийся! – прикрикнул я, в упор посмотрев на Игнашевича.

– Я… я…

– На сделку требуется? Или задолжали кому? Сколько?

– Триста золотых рублей… – с мрачной решимостью ответил эсер. – С возвратом. На дело надо.