Илья Леонтьев - Окаянный император. Роковое путешествие

— Думаешь, от сей игрушки будет толк? — нахмурился Александр. — Слыхал я, что, кроме как переводом патронов, машинка эта ничем похвастаться не может.

— Прости, государь, но я с тобой не соглашусь. Оружие, производящее шесть сотен выстрелов в минуту и обслуживающееся расчетом из одного-двух человек, непременно будет востребованным.

— Шесть сотен? На испытаниях ни одной ленты на двести пятьдесят патронов сей пулемет не отстрелял. А, впрочем… продолжай.

— Переселение крестьян идет своим чередом. Раскачать их на смену места жительства удается с трудом. Но мы предприняли ряд шагов, надеюсь, они дадут плоды.

— А не боишься, что с отъездом крестьян казна потеряет на выкупных платежах? Откуда средства брать станем?

— Это, пожалуй, самый острый вопрос… Но нет, не боюсь. Недоимки по оным и так растут год от года. Деньги эти все больше становятся фикцией, нежели реальным предметом. Полагаю, даже с переездом нескольких миллионов землепашцев существенно финансовая обстановка не изменится. Признаться, я не учитывал такую вероятность…

— Вот видишь. Предвидеть надо все, по крайней мере стараться. Решения государственные слишком важны, чтобы принимать их необдуманно.

— Прости, государь.

— Да что ты! Брось извиняться… Еще хотел тебя спросить, — он вдруг сделался серьезным. — Мне тут письмо от митрополита Московского Сергия доставили. Зачем церковь православную обижать надумал?

— Я?! Совершенно не понимаю, о чем речь. Наоборот, Константин Петрович мне помощь с переселением оказывает…

— Вот видишь! А ты дело богохульное затеял. Видано ли, живых людей загнать под землю?

— Но, батюшка, послушай…

— Нет, Николай, послушай ты меня. Пока я жив, — император слегка запнулся, но голос мгновенно вновь стал твердым, — сему проекту не бывать. И завещать тебе буду — церковь не обижай. Без силы православной империя развеется, как дым.

— Слушаюсь.

— Вот и прекрасно. Ступай сын, устал я что-то.

После этого разговора виделись с отцом мы все реже. Он практически сразу перестал выходить к столу, и семейные обеды превратились в тяжелую церемонию с пустующим стулом во главе стола. Когда столовую заливали яркие лучи солнца, было видно, что мать проводит ночи без сна и часто плачет. Впрочем, это было заметно лишь близким. Для всех прочих она оставалась все такой же невозмутимой.

Георгий, Ксения и Михаил были достаточно взрослыми для того, чтобы осознавать суть происходящего. Ольга же поддалась влиянию гнетущей атмосферы. Перестали звучать шутки и дружеские подколы. Мы регулярно спрашивали мать о его самочувствии, но ничего ободряющего сказать она не могла.

Где-то в середине октября в коридоре я столкнулся с Лейденом. Он попытался ограничиться дежурным поклоном и пройти дальше, но я загородил ему дорогу.

— Профессор, я хочу знать, как здоровье его императорского величества.

— К сожалению, не могу порадовать ваше императорское высочество. У государя обострение воспаления почек и слабость, из этого проистекающая.

— Можно ли что-то сделать? Он молод и всегда был богатырем.

— На все воля божья, — картинно вскинул руки немец. — Его величество получает все необходимое лечение, но прогноз пока что неблагоприятный.

— Вы хотите сказать…

— На все воля Божья, — повторил Лейден. — Покорнейше прошу прощения у вашего императорского высочества, но мне нужно бежать.

Ошарашенный новостями, я отошел в сторону. Александр III болел и раньше, но речи о печальном исходе не было. Меня терзали противоречивые чувства. С одной стороны, за эти годы император действительно сделался для меня близким человеком. Я привязался к нему как к настоящему отцу. Тем более они были очень похожи: степенностью, рассудительностью, властностью, и в то же время оставляли свободу выбора. Заботясь о благе империи, я всегда помнил, что нахожусь у него за спиной, и если будет ошибка, мне помогут. Теперь же пришло понимание, что скоро может стать иначе. Жизнь изменится радикально. В первую очередь неизмеримо возрастет степень ответственности. Не будет ни одного человека, на которого можно переложить решение. Я буду последней инстанцией. Это откровенно пугало. Настоящий Николай закончил печально, мне бы такой судьбы не хотелось.

Опустошенный, с путающимися мыслями я гулял по дорожкам дворцового парка до самого вечера. Слуги звали на ужин, но кусок все равно не полез бы мне в горло. В тот момент, когда диск солнца коснулся края моря, за спиной вновь прозвучали шаги. Это была императрица. Она приблизилась ко мне, прижалась. Мы стояли рядом и смотрели, как светило ныряет в водную гладь. Как меркнут его последние лучи. Как день сменяется ночью.

— Пойдем сын, становится зябко.

Не спеша мы вернулись во дворец и разместились в одной из гостиных. Мария Федоровна взяла из шкатулки сигарету, я чиркнул спичкой.

— Ники, я понимаю, как это прозвучит, но ты, именно ты в эти минуты должен быть опорой для всех нас, для своего народа, для всей страны. Тебе необходимо быть сильным.

— Но как, мама? Как?

— Помнишь смерть своего деда Александра II?

Этот неожиданный вопрос сбил меня с толку. Прикинув годы, я понял, что Николаю тогда было тринадцать. Уже не ребенок. И воспоминания должны быть…

— Плохо. Я был тогда мал…

— Это случилось неожиданно. Государю было чуть больше шестидесяти, но он был здоров и бодр. И тут эти взрывы… Твой отец не был первым наследником. Но судьбе было угодно распорядиться по-своему, — императрица задумалась, похоже, воспоминания разбередили душу.

— Так вот, — продолжила она после секундной паузы совсем другим тоном, — государь принял Россию из рук истекающего кровью, истерзанного бомбами отца. Представь, каково ему было?! Он нашел в себе силы достойно вынести этот крест. Ты его сын. В тебе его кровь. Ты наследник престола и обязан быть твердым даже в такие минуты. Монархам слабость не позволительна, от них слишком много зависит.

В это мгновение я чувствовал себя словно удав перед кроликом. Передо мной стояла не мать, а императрица самой большой империи на свете. Слова ее падали как чугунные гири. Но после каждого из них спина моя выпрямлялась и росла уверенность.

— Спасибо, ваше императорское величество!

— Благослови тебя бог!

После этого разговора мне стало гораздо легче. Терзающая тоска отступила на второй план. На смену ей пришло спокойствие.

Через пару дней государь позвал меня. Он не был похож на человека, которого я знал. В кресле полулежала его высохшая копия. Одежда, сшитая на богатыря, собралась в многочисленные складки. Глаза ввалились. Из глубины души потянула холодные щупальца паника и отчаяние. Услышав звук шагов, Александр III открыл глаза.