Виктор Дубчек - Красный падаван-2: Наш человек на небе

Работать, конечно, приходилось от души. Как иначе выделиться, показать себя? А только ребята все работали на совесть.

Хорошо: заметили Мишку. Да и рука понемногу разработалась — наверное, поняла наконец, что очень-очень хозяину нужна. А потом приехал товарищ Карбышев и забрал Мишку в основной лагерь: переучиваться на авиационного вооруженца.

Ехали в машине без колёс. Вот так вот: вроде кабины от «Кукушки», только со скошенным лбом. И несётся прямо над поверхностью, не опираясь ни на что. Мишка такие и раньше видел в лагере, но только на земле; думал — сани.

- Репульсоры, — пояснил Карбышев и, видя недоумение собеседника, растолковал подробней. — Машина отталкивается от земли за счёт подъёмной силы так называемого «репульсорного двигателя». На днище установлены особые приборы: чем сильнее земля притягивает «скороход» к себе, тем большую противодействующую силу создают репульсоры.

- Действию всегда есть равное и противоположное противодействие... — заворожённо пробормотал Мишка. Ему очень хотелось высунуть голову за борт, чтобы убедиться в отсутствии подпорок или незаметных колёс, но нарушать субординацию он не рисковал.

- А дальше? — с интересом спросил Карбышев.

- Дальше... Иначе говоря, взаимодействия двух тел друг на друга равны и направлены в противоположные стороны. Третий закон. Генерал захлопнул твёрдую, по виду пластмассовую обложку книги, которую до этого не выпускал из рук. Читал он как-то странно: всю дорогу одну и ту же страницу, не перелистывал, да ещё периодически тыкал в неё пальцами, словно таким способом заучивал наизусть.

- Верно, — сказал Карбышев, — аккуратно укладывая книгу во внутренний карман полевой сумки. — Третий закон Ньютона. Значит, суть Вы примерно уловили.

- Почему «примерно»? — насупился Мишка. Чего-чего, а классическую механику он знал «на ». ѣ В смысле, «на » ѣ — это когда просто зазубрил, а он ещё и суть понимал.

- Потому что в рамках ньютоновской механики принцип работы репульсора объяснить невозможно. Законы физики, — как и любые другие законы, — имеют границы применимости. Поменялись они — меняй и законы. А самое замечательное, что границы эти можно прочертить каким угодно образом: по геометрическим размерам, по времени протекания процесса, по задействованным энергиям. Даже простая смена наблюдателя иной раз позволяет решить задачу с наименьшими потребными расходами. Карбышев, как и всегда, был подтянут, сосредоточен в себе — и одновременно очень открыт, как будто именно к этому, — случайному, в общем

- то, — разговору готовился тщательно и долго. Глаза генерала горели... таким особым огнём. Спокойным, уверенным, убеждённым. Когда у человека глаза так горят, он уж на ерунду жизнь растрачивать не станет. Он только главным станет заниматься, и на этом обязательно победит.

Мишка подумал, что если выработать такой взгляд, то со временем и остальная натура подтянется; но тут же понял, что это стал бы поддельный огонь, наружный, а подлинный как раз возникает глубоко-глубоко и загорается изнутри.

- А где бы про эти репульсоры почитать? — осторожно спросил Мишка. — И про остальное...

Карбышев тихо улыбнулся:

- Читать пока нечего. А вот написать, может статься, придётся именно Вам... вам самим.

- Что писать?

- Учебник. Руководство по ремонту и эксплуатации. Устав, наконец. Теперь нам много новых книг требуется.

- Как же я буду писать? У меня про эти репульсоры ни знаний, ни опыта; совсем другими вещами занимался. Это надо, чтоб кто их изобрёл, те и писали. Генерал хмыкнул и посерьёзнел.

- А те, кто их изобретал, нынче далеко.

- В Москве?

- Если бы.

Мишка молчал, глаз не отводил — ждал ответа.

- В далёкой, далёкой галактике, — сказал Карбышев. Наверное, в шутку так сказал, потому что сразу пояснил. — Это технологии союзников. Известие про «союзников» Мишку спервоначалу шибко расстроило. Досадно было, что у англичан с американцами опять такой значительный технический приоритет. Это в прежнее время русскому народу было не так стыдно отставать, потому что из него все соки пил царский режим. А при Советской власти отставать стыдно, потому что эта власть — народная, и при ней народ имеет возможность раскрыть свои могучие силы.

- Ну-ну, орёлик, — ласково сказал Карбышев, — хватит передовицами-то сыпать. Тут вот какое дело...

И рассказал про настоящих союзников.

Космических.

Всё Мишка понял. И про спидер-скороход, и про волшебный «клопо», и про концентраты. Даже понял наконец, зачем его в Особом отделе так дотошили, причём не абы кто — аж два по два ромба [13] старший майор ГБ. .

- Так что, — деловито уточнил он у Дмитрия Михайловича, — надо просто скопировать, повторить?

Огонёк внутри разгорался.

- Я инженер, — сказал Карбышев, — и слова мои инженерские. Скопировать, повторить — это всё важно. А важнее — разобраться. Понять принцип, идею. И, опираясь на идею, создать своё. И не просто создать, а научиться создавать впредь — создавать всё, что потребуется. Вот теперь огонь зажёгся по-настоящему.

- Оттолкнуться, — медленно проговорил Мишка, — оттолкнуться от... от союзников?

Генерал улыбнулся:

- Ну, совсем уж отталкиваться не надо. А то как бы и они от нас затем не оттолкнулись. В полном соответствии с Вашим любимым третьим законом.

- Нет, зачем... я же понимаю. А вот разрешите ещё уточнить... Остаток дороги прошёл в уточнениях: с кем, с чем, а главное — как предстоит работать. А ещё генерал мягко, но твёрдо объяснил Мишке, что тот теперь не Мишка:

- Ведь Вы, дорогой Михаил Тимофеевич, человек с инициативой и воображением. Старший сержант Красной Армии — говоря по-солдатски, большой пустяк.

Михаил Тимофеевич Калашников шутку оценил. Руки, — обе, — чесались до настоящего дела.

Нечему там было чесаться, и нечему было зудеть. Нервные окончания сгорели на Мустафаре, а киберпротезы... нет, протезы отлично умеют передавать ощущения — просто это совсем не те ощущения, какие стоит испытывать живому существу. Постоянная боль давно перестала иметь какое

- либо значение, но сейчас, стоя в этой зале, Вейдер чувствовал фантомную дрожь в отсутствующих пальцах.

Он поднял взгляд на стеллажи с книгами. Ряд за рядом, прямоугольные сборки флимсипласта. Вернее, бумаги — редкого, почти забытого в Имперском Центре материала.

Владыка ситх смежил искусственные веки. Тьма пред ним вспыхнула искрами настоящего чародейства. В книгах не было, не могло быть ничего мистического — и всё же скромные носители информации мощно и весомо светились Силой.

Одни — вызывающе-алой, другие — удушливо-жёлтой.

Некоторые — словно истекали кровью, иные — сочились будто ядом. Вейдер чувствовал сейчас то же смущение, ту же неловкость, какую испытал некогда в Храме на Корусанте, разоряя хранилище Архивов. На краткое мгновение ему почудилось, будто книги, — жалкие стопки примитивной прессованной целлюлозы, — теряют свою форму, превращаются в жёсткие пирамидки голокронов...