Александр Михайловский - Крымский излом: Крымский излом. Прорыв на Донбасс. Ветер с востока [сборник]

– Вас понял, – и через минуту перед нами встает высокое дерево разрыва шестидюймового снаряда. Во все стороны летят обломки полугусеничника, что-то переворачивается, что-то вспыхивает чадным пламенем. – Так нормально?

– Годится! – отвечаю я, и на немецкую колонну обрушивается лавина снарядов. Все скрылось за сплошной пеленой летящих камней, пыли и гари. Мы прекращаем огонь – пусть пушкари тоже повеселятся от души, тем более что теперь нам просто не видно, во что стрелять.

Сзади подтягивается наша пехота на трофейных бронетранспортерах. Парни спешиваются и пешком поднимаются к линии танков. Здесь морские пехотинцы, те, которые обороняли Севастополь и высаживались вместе у Евпатории. Те, что насмерть стояли под Саками и освобождали Симферополь. Некоторые из них начали войну вообще с Одессы и с Дунайского лимана.

Зрелище, открывшееся их глазам, было достойно богов.

В броню постучали, открываю. На гусеничную полку запрыгнул капитан 3-го ранга Бузинов. Мы с ним были в одном деле, когда его ребята на броне моих танков рванули от Симферополя на Перекоп. Правда, тогда он был капитан-лейтенантом, но ничего, звания и награды – это дело наживное. Тот, кто с нами связался, без своего не останется.

Высунувшись из люка, пожимаю ему руку. Все понятно и без слов. Огневой вал покатился вдаль от нас, и сейчас мы не спеша двинемся вперед, добивая тех, кто выжил в этом аду. Это рейд, а в нем нет места для пленных. Крик снизу из люка:

– Товарищ майор, Орел передает, что «мышки» Гудериана повязали, взяли тепленьким.

16 января 1942 года, 17:35.

Северная Таврия, окрестности поселка Чаплинка

Командир бригады генерал-майор Бережной

Снимаю трубку телефона. На том конце может быть только один абонент – Сам. Длинные гудки, и вот усталый голос с чуть заметным акцентом:

– Слушаю вас, товарищ Бережной.

– Товарищ Сталин, только что завершился бой, в котором бригада полностью разгромила панцеркампфгруппу генерала Гудериана. Уничтожен танковый кулак и сводный передовой отряд пехоты и артиллерии численностью до полутора дивизий. Гудериан и его штаб захвачены в плен. Остальные части противника, бросая технику и вооружение, в беспорядке отступают к Новой Каховке. Веду преследование.

Томительная минута молчания, и голос Сталина, уже с резким кавказским акцентом, произносит:

– Повторите, товарищ Бережной, только короче.

Начинаю снова доклад, стараясь, чтобы голос был ровным и спокойным:

– Товарищ Сталин, моторизованная группа Гудериана полностью разгромлена, сам Гудериан попал в плен. Продолжаем выполнять план «Полынь».

– Молодцы! – голос у Сталина сбивается. – Ай, какие молодцы!

Повисла пауза, потом Сталин громко и ясно сказал в трубку:

– С этого дня ваша бригада – Первая Гвардейская, ордена Боевого Красного Знамени, Отдельная тяжелая механизированная бригада осназа РГК. Подготовьте наградные листы на всех участников боя и особо на тех, кто командовал захватом Гудериана и разгромом немецкой танковой группировки.

16 января 1942 года, 17:55.

Северная Таврия, окрестности поселка Чаплинка

Поэт, писатель, журналист Константин Симонов.

Из «Крымской тетради»

Я не первый раз на войне, но первый раз я шел по кладбищу металлолома, в которое превратились две фашистские танковые дивизии. Шел долго, а оно все не кончалось. Здесь, где танки дрались против танков, тягачи рембата уже убрали с дороги горелые бронированные коробки. Сейчас они работали дальше, где под уничтожающий артиллерийский огонь попала германская пехота и артиллерия. Вот там было истинное крошево металла, воронка на воронке, а трупы лежали штабелями. Кажется, что легче было не прокладывать путь через эту долину смерти, а обойти ее степью. Быстрее было бы.

Сегодня война повернулась к немцам страшным лицом и оскалила зубы. Я надеюсь, что так будет и дальше, и что это не последнее такое смертное поле, приготовленное для них. Южнее нас, у Клейста, втрое больше танков и самоходок, чем было в этот раз у Гудериана. Но они не готовы к бою, потому что нет запчастей и двигатели выработали свой ресурс.

Генерал-майор Бережной говорит, что Гитлер поставил на кон свой последний бронетанковый резерв – и проигрался до трусов. Теперь все зависит только от нас. Чем обернется для фашизма это поражение – легкой неприятностью или тяжелейшей катастрофой? Я знаю, что товарищ Сталин намерен устроить немцам именно последнее. Но лишь бы все получилось…

Неподалеку слышны удары кувалдой о металл – это спешно чинятся экипажи нескольких машин, у которых немецкими снарядами были сбиты гусеницы. У меня кружится голова – всего два с половиной часа боя, и группировка Гудериана прекратила свое существование. Вот прямо передо мной сгоревшая «четверка». Лобовой лист проломлен ударом снаряда потомков. Изнутри тянет сладковатым запахом сгоревшей плоти. Судя по всему, экипаж немецкого танка так и остался внутри.

Мимо, откозыряв, проходит патруль из четверых морских пехотинцев – унтер и три бойца. Вообще-то они сержанты, но за их беспощадную придирчивость и изнуряющие каждодневные тренировки наши бойцы прозвали их унтерами. До самого начала операции по шестнадцать часов в день: тактика, огневая, марш-броски, физподготовка и рукопашный бой. Но питание шестиразовое, по специальным рецептам.

Вместо политзанятий – кино… «Обыкновенный фашизм» и тот фильм, что их журналисты сняли во время освобождения Крыма. Он, кстати, так и называется. От всей этой агитации бойцы буквально звереют. В бой пошли как на прогулку, еще, говорят, некоторых удерживать приходилось, чтоб пехота раньше времени на танки не бросилась.

Танкистам от инструкторов тоже досталось изрядно. Командир их батальона майор Деревянко и зампотех бригады, командир ремонтного батальона, капитан Искангалиев, выжали за эту неделю с них семь потов. Тактика, вождение… И восемь часов копаться в моторе. Восемь дней – крайне мало, даже если учить по шестнадцать часов в день. Но, как мне сказали, эффект уже есть. Еще бы – вот он, эффект, разбросан горелым железом, в котором ковыряются трофейщики из рембата. Скручивают с обломков все, что в хозяйстве пригодится.

– Константин Михайлович, Константин Михайлович! – доносится издалека женский голос. Кажется, это их журналистка, Ирочка Андреева. – Константин Михайлович, – слышу я, – едем!

Отчаянная особа эта Ирочка. Каска, бронежилет, блокнот, диктофон – и в передовую линию. Рядом оператор с камерой. Все как у нас. Ведь сколько лет прошло, а ничего не поменялось, все так же наш брат военный журналист настырен и храбр до безумия. Ну что же, ехать так ехать, завтра будет новый бой и новый день.