Райан Гродин - Волк за волка [litres]

Железный крест! Нарукавник со свастикой! Кофры были плотно закрыты, какими она их оставила – пряжки и ремни из кожи защелкнуты – но солдаты продолжали их ощупывать. Они разорвут сумку и найдут ее экипировку национал-социалистки – это был только вопрос времени. Сложат кусочки вместе. Все испортят.

Времени у Яэль не было. Написанные мелом минуты истекали: тик, тик, тик. Секунды, которые она не могла позволить себе потерять.

Она не могла позволить им увидеть себя в образе Адель. У Победоносной Вольф не было бы правдоподобного алиби для брошенного байка в переулке, столь близкого к контрольной точке. Любая история, рассказанная ею голосом Адель, была бы разобрана на части: мясо, сухожилия, кости. Они будут клевать, подбирать, клевать, пока не найдут просветы в «паутинке-обманке». Порвут на клочки в открытую.

У ее «Цюндаппа» не было отличительных признаков. Эти люди не смогут связать это происшествие с Адель Вольф. Нет, если это будет темноволосая итальянка, выбившая ногой из их запястья оружие.

Она все еще может выбраться из этой ситуации без потерь.

Пустые медные глазницы господина Гитлера наблюдали, как Яэль нырнула в переулок. «Хайль Гитлер!»

Они подпрыгнули при звуках ее голоса, как будто ее приветствие было настоящим выстрелом. Яэль потребовалась секунда, чтобы полностью осмотреть переулок. Трое мужчин. (Двое рядовых. Один сержант. Все приземистые и крепко сбитые.) Три винтовки. (Каркано [11] Итальянский винтовочный патрон, созданный в 1938 гг. .7.35 мм. Большая ударная мощь, опасная точность). Постиранное белье, развевавшееся над головой. Один тяжелый, тяжелый «Цюндапп».

Стоявший ближе всех солдат первым восстановил самообладание, единственным ответил на ее приветствие.

– Вы находитесь на улице после наступления комендантского часа, – сказал он на плохом итальянском.

«ВЕДИ СЕБЯ НЕ КАК ПУСТОГОЛОВАЯ ДЕВИЦА»

– Да. – Яэль остановилась под широкой простыней. Газовые лампы у дверей мерцали и сжигали воздух между ними. – Я по служебным делам. У меня есть документы.

Мужчины переглянулись. Оба рядовых сняли винтовки с плеч, но их поза стала расслабленной. Они не ожидали боя. А кто бы стал от девушки в одиноком переулке?

– Служебные дела? – Сержант заглотил ее наживку. Медленно подошел ближе.

Ближе.

Яэль взмахнула рукой. Ее пальцы вцепились в ткань и потянули. Простыня упала на сержанта лавиной хлопка. Рядовые закричали, оба изумленные, винтовки вжались обратно в плечи. Яэль не дала им никаких шансов прицелиться, когда бросилась на сержанта, встретившись кулаком с его грудиной. Споткнувшись, он наскочил на первого рядового. Оба полетели на землю клубком белой ткани.

Третий патрульный был медленным, его палец замерз на спусковом крючке. Яэль ногой выбила Каркано у него из рук и украла воздух из легких вторым ударом наотмашь. Он свалился на землю, задыхаясь.

Он был еще мальчишкой. Ненамного старше партизана, с которым она только что встретилась. Яэль видела, как неровно бьется его пульс, особенно пугающий на гладкой коже его горла.

Нож Яэль стучал в ножнах в сапоге. Ее П-38 был крепко прижат к грудной клетке.

Простые решения. Вечное молчание.

Влад обучил ее искусству убийства. Способы лишить человека жизни были бесконечны: ударить в висок, выстрелить в грудь, свернуть шею. Яэль в совершенстве овладела всеми. Она знала, где проходит граница – та тончайшая нить между землей живых и сумерками призраков – и как ее пересечь.

И несмотря на все свои знания и умения, Яэль еще никогда этого не делала.

Кролики, которых Влад научил ее ловить и свежевать, были не в счет. Как и бесчисленные коробки с пустыми бутылками из-под водки, которые она разбила, совершенствуя свою меткость. Или соломенные манекены, в которых она пробивала ножом отверстия.

Люди – живые и дышащие – другое дело.

Смерть. Цена жизни. Преследующая ее близко-близко, как крылья. Налетающая на все, через что она прошла. Она стала этаким небрежным товаром массового спроса. Разбросанным во все стороны во имя прогресса. Но Яэль знала из своих многих, многих стычек с ней, что смерть не была силой, с которой можно было пренебрежительно обращаться.

Нет. Это была сила, которую следовало бояться. Сила, которая поглощала вашу душу по кусочкам, пока от нее ничего не оставалось.

Она не уподобится охраннику с безжизненными зимними глазами, который пинал бренное тело бабушки снова и снова. Она не уподобится солдатам Германии, которые одинаково расстреливали и бродячих сук, и евреев. Когда Яэль отнимет жизнь, это будет что-то значить.

Смерть, чтобы положить конец этой смерти.

Поэтому у нее были собственные границы. Границы имели предел. Ее пули и лезвия предназначались для трех вещей: оборона, принуждение и грудь фюрера.

Сейчас не было жестких границ, останавливающих Яэль, возвышавшуюся над солдатом-мальчишкой. Эту ситуацию можно рассматривать как оборону, а его кровь не была совсем невинной. Она вытащила свой пистолет. Увидела пучину, в которую погрузились глаза солдата-мальчишки. Глубокий, глубокий, глубокий страх, так хорошо ей знакомый. Страх, с которым она по-прежнему сталкивалась каждый день, каждую ночь, просыпаясь от кошмаров из дыма и волков.

Он был одним из них.

Но не она.

Яэль опустила пистолет – жестко – на голову рядового. Видения смерти исчезли, когда его глаза закатились, безвольные, как и все тело.

Двое других солдат выпутались из простыни. Яэль вскочила на байк, вращением ручки газа возвращая его к жизни. Второй рядовой бросился за своим пистолетом, но колеса «Цюндаппа» уже крутились. Яэль сорвалась с места под развевающимся бельем в витую свободу древних улиц Рима.

Сейчас. 11 марта, 1956. Контрольно-пропускной пункт «Рим». 1654-й километр

1-ый: Цуда Кацуо, 13 часов, 38 минут, 30 секунд.

2-ой: Лука Лёве, 13 часов, 38 минут, 34 секунды.

3-й: Адель Вольф, 15 часов, 48 минут, 53 секунды.

Яэль сидела в столовой контрольно-пропускного пункта, гадая, какую несчастную семью выселили из их дома. Кем бы они ни были, у них был изысканный вкус. Мраморные полы, люстры ручной работы из кованого железа, стеллажи, заполненные марочными винами: зелеными бутылками, собиравшими пыль. Гобелены висели на каждой стене, за исключением одной, где нарисовали табло. Яэль сидела за столом, изучая его. У ее локтей стояло блюдо, полное спагетти, купавшихся в густом соусе Болоньезе, но она не была уверена, что у нее есть силы хотя бы взять в руки вилку.

Два часа. Десять минут. Двадцать-три секунды.

Столько времени она потеряла. Яэль, шумно дыша, оценивала разницу. Ей придется улучшить свой результат. Третье место не даст ей приглашение на Бал Победителя. Она не будет танцевать в объятиях Гитлера, улыбаясь камерам, доставая свое оружие…