Райан Гродин - Волк за волка [litres]

– Потанцуете со мной сегодня вечером? – спросил он.

Яэль открыла ладонь – ей пришлось прекратить ковырять ее ногтями, пока не пошла кровь, прежде чем все выльется в самое неподходящее время – и ответила:

– Это было бы для меня великим удовольствием.

Рядом с ней Лука пал жертвой приступа кашля, исказившего его лицо и потревожившего легкие. Яэль вряд ли могла сказать, был он настоящим или нет.

– Ты в порядке, Победоносный Лёве? – Озабоченность фюрера была безжизненной. Как будто он заучил фразы. Его глаза блестели чем-то диким, пока он смотрел на юношу.

– Слишком много сигарет, – сказала Яэль.

Лука перестал кашлять. Сверкающий взгляд, которым он ее наградил, был шедевром гнева и эмоций: «это был наш секрет», смешанный с «ад покрылся льдом» и стремительными «иди к черту» и «отлично, будь его арийской благонравной куклой, мне плевать».

Это должно было научить его не обманывать.

Фюрера посмотрел с отвращением.

– Скверна низших рас, выращиваемая для саботажа телесной чистоты ариев. Я надеюсь, что вы равнодушны к курению, Победоносная Вольф.

Яэль смотрела прямо в эти колдовские глаза и гадала, видел ли он когда-нибудь дым: клубящийся, черный, поднимающийся из труб лагеря смерти, словно внутренности. Бесконечное потрошение.

– Я нахожу его отвратительным, – сказала она ему с улыбкой (несмотря на то, что внутри она чувствовала, будто ее растягивают и четвертуют).

Вечер продолжался: закуски и коктейли, тосты, поэтически разглагольствующие о силе Победоносного Лёве, официальный обед в прилегающей комнате с прилегающими камерами. Лука поддерживал кислое выражение лица во время каждого мероприятия. Фюрер не отпускал далеко своих телохранителей. И черная кислота в костях Яэль постоянно бурлила, возрастала.

Затем, наконец, пришло время танцев.

Первый танец принадлежал победителю. Руки Луки неуклюже обнимали ее, когда они вышли на пол. Положив руку на плечо юноши, Яэль схватила край своего левого рукава (она не хотела, чтобы шелк снова упал, выставляя напоказ ее свежие повязки). Это был не совсем правильный вальс ( не мог быть в ограничивающем движения кимоно). Скорее кручение по полу крошечными, неуклюжими шагами. Они танцевали уже больше минуты, прежде чем Лука наконец заговорил:

– Так что, когда свадьба? – Насмешка в его голосе была немного жестокой. Слишком реальной. – Я приглашен?

Он говорил о ней и фюрере, поняла Яэль. По крайней мере, это означало, что ее заигрывания получились, как настоящие.

– Ты ревнуешь. – Она рассмеялась.

– Ты действительно так удивлена? – Он был смертельно серьезен. Эти умные, как у льва, глаза были мягче, чем когда-либо. Его рука была легкой-легкой на ее талии. – Ты действительно не знаешь?

Яэль знала. И ее поражало, что даже несмотря на колдовской котел гнева и боли у нее в груди, юноша в коричневой куртке все еще мог найти ее сердечные струны. Задеть их. Заставить ее почувствовать что-то еще…

«ОСТАНОВИСЬ… ТЫ ЗДЕСЬ НЕ ЗА ЭТИМ»

Она снова ускользала. Становилась той, кем не была. Той, кого Лука полюбил задолго до того, как Яэль украла ее лицо.

Она столько пыталась ему сказать. Позволить ему (и, во многих отношениях, себе) легко преодолеть это:

– Лука. Я… я не та, кого ты сможешь когда-нибудь полюбить.

Но Лука Лёве не привык воспринимать ответ «нет».

– Я знаю, что ты открещиваешься от брака и Лебенсборна, но обещаю, со мной все будет иначе. Я пытался жить дальше после прошлого года. Но каждая девушка, которую я встречал, была банальной, скучной, как корова. Ты бросаешь мне вызов, Адель. Всегда.

Какими бы мягкими не были глаза Луки, его лицо было даже мягче. Черты лица, которые могли заставить сто тысяч немецких девушек упасть в обморок, смоделированные столькими эмоциями, такая огромная твердость в нем растаяла.

– Ты неправа, – прошептал он. – Другой такой нет.

Проклятье! Он что… делает ей предложение ?

Ей необходимо было положить этому конец. Быстро. Прежде чем камеры «Рейхссендера» учуют хоть намек на это. Прежде чем весь бальный зал заохает и заахает, а ее шанс потанцевать с фюрером будет уничтожен.

– Мы никогда не сможем доверять друг другу, – сказала она.

– Глупости. – Лука покачал головой. – Мы уже квиты. Помнишь?

Ее «нет» должно было быть посильнее этого. Разрушающее надежду. Что-то такое, от чего Лука не оправится. По крайней мере, за несколько минут.

– Я не люблю тебя. – Яэль не хватило духу посмотреть на Луку, когда она это сказала. (Или, может быть, снова, у нее было слишком много духа). Вместо этого она взглянула на кольцо зрителей. Нашла его . Того, для кого была бессердечной. – И никогда не полюблю.

Руки Луки затвердели, но он продолжал двигаться. Исполнять хореографию танца. Он вращал ее, поэтому она больше не могла видеть фюрера. Вместо этого Яэль смотрела на потолок, изучая кипарисовое дерево бонсай, нарисованное на плитке прямо над ними.

– Ты всегда высоко метила. – У него был уязвленный голос. Незамаскированная боль.

Музыка замедлилась. Их шаги прекратились.

Их танец подошел к концу.

На другой стороне фюрер отошел от телохранителей, в центр зала, потребовать вальс, который она ему обещала. Он двигался как боец, выходящий на ринг: игнорировал всех зрителей, перекатывал плечами, глаза были устремлены на его приз.

– Похоже твои мечты вот-вот сбудутся. – Лука и не подумал убрать горечь из голоса. Он отпустил ее. – Я иду курить.

– Прощай. – Слово вырвалось из нее, прежде чем она успела подумать и остановить его.

Победоносный вел себя так, будто не слышал. Он отвернулся от нее и направился к двери.

Яэль отвернулась от него и встретилась лицом с фюрером. Его рука изогнулась вокруг ее талии, как крюк для подвески туш. Поток огня в его глазах расцветал и вспыхивал. Он не улыбался, но его губы были голодны и плотно сжаты под усами.

Музыка началась заново.

Адольф Гитлер был гораздо лучшим танцором, чем Лука Лёве. Хотя его движения были более грубыми, более энергичными. Он, казалось, не отвлекался на ограничения кимоно Яэль, проталкивал ее через них.

Все шесть камер столпились на краю зала. Шесть четких снимков.

В толпе был небольшой разрыв, у окон. Мир снаружи был темным, и огни в стекле показали Яэль себя. В миниатюре – кружившейся вокруг и вокруг человека, которого она ненавидела больше всех в мире. Он направлял ее все ближе и ближе к разрыву. Все ближе и ближе к собственной смерти. Всего несколько шагов.

Ее правая рука был крепко зажата в его, захваченная в позиции традиционного вальса. Ей придется использовать левую.

– Вы потрясающая женщина, Победоносная Вольф, – сказал фюрер. – Красивая, умная, храбрая. Вы наивысшая похвала для нашей расы.