Иван Басловяк - Морпех. Русский Уругвай [litres]

Я оторвался от чтения и обвел взглядом кабинет. Приглашенные сидели тихо и очень внимательно меня слушали. Я произнес:

– А сейчас, сеньоры, самое главное!

Положил на стол прочитанный листок, взял другой:

«…один индеец был еще жив, и я подошел к нему, чтобы избавить от страданий. Одежда из шкур на его груди распахнулась, и я увидел кожаный ремешок, висевший на его шее. К ремешку был привязан какой-то предмет, блеснувший под неярким солнцем желтизной. Я наклонился к индейцу. На его шее висел кусок золота причудливой формы унций пять-шесть весом. Я спросил индейца, где он взял его. На что тот прошептал: «Там, где горы» и умер. Я забрал его амулет себе. Это был золотой самородок! Своей формой он напоминал скульптуру Богородицы с младенцем! Я понял, что Господь подает Знак и хочет вознаградить нас за все лишения, перенесенные нами этой ужасной зимой. Перекрестившись, я помчался к командору и показал самородок. Рассказал, как он оказался в моих руках, и предложил поискать место, где индеец его нашел. Но дон Фернан заявил, что Господь…»

Я замолчал. Присутствующие несколько мгновений сидели молча, а потом посыпались вопросы, главным из которых был «А что дальше?».

– А дальше, сеньоры, Магеллан по весне отплыл из бухты Сан-Хулиан, открыл пролив, соединяющий Атлантический и Тихий океаны и погиб в междоусобице. Закончил его плавание Хуан Себастьян Элькано на корабле «Виктория». Из обрывков страниц дневника мне удалось узнать, что пять лет спустя другой мореплаватель, Гарсиа Хофре де Лоайса, прибыл в наш регион с экспедицией, в ходе которой обнаружил реку Гальегос южнее места зимовки Магеллана. Но ни о каком золоте он в своем отчете не упоминал, хотя тоже сталкивался с племенами теуэльче. Почему не упоминал? Не нашлось, что ли, золота у индейцев? Возможно. Ведь место этой высадки разнится с местом зимовки Магеллана. Но поиски, вероятно, все же велись. Ведь в экспедиции Гарсиа Хофре де Лоайса был тот самый Франсиско Белькомейо! Он служил в команде Хуана Себастьяна Элькано, заместителя начальника экспедиции. Вот его корабль и причалил в конце декабря 1525 к устью реки Санта-Крус, где зимовал Магеллан. Франсиско Белькомейо вряд ли держал язык за зубами. Ведь он специально нанялся на корабль, что идет именно в те места, где была найдена «Богородица». Об этом упоминается в обрывке его записей, к сожалению, плохо сохранившемся и еще хуже читаемом. Зачем он рвался сюда? За золотом!

А вот что я узнал из сохранившихся записок самого капитана пиратского флагмана. Оказывается, он приходился правнучатым племянником Франсиско Белькомейо, нашедшего Золотую Богородицу. И легенда о находке жила в его семье долгие годы. Как этот человек получил в свои руки корабль, да не один, к сожалению, узнать не представилось возможности. Но из другого, сохранившегося документа, написанного по-английски, сначала пирату, а потом и мне стало известно, что в 1587 году некий английский корабль принял на борт единственного выжившего из более чем 2000 колонистов, отправившихся из Испании на эти далекие берега. Колонию по приказу короля организовал в 1584 году ее первый и последний губернатор Педро Сармьенто де Гамбоа. Поселение Рей-Дон-Фелипе из-за сурового климата, недостатка продовольствия и агрессивности туземцев просуществовало всего около трех лет. Английский капитан упоминал в своем отчете, что найденный в полуразрушенном поселении одичавший испанец просил забрать его с собой и предлагал за это кошель, наполненный золотым песком и самородками. Он рассказал, как попал на эти берега, вот только указать, где взял золото, несчастный не успел: в тот же вечер, объевшись, умер в страшных мучениях.

Я прервал рассказ, отпил несколько глотков вина, и продолжил:

– Как в руки пирата попал этот документ, мы можем только догадываться. Но мы знаем, что последовало: он сумел сопоставить семейную легенду и записки английского морехода. И приперся сюда, уже с конкретной целью найти золото.

– Ну и плыл бы себе, чего же он на ваш город-то напал? – чей это был голос, я не разобрал.

– Запасы надо было пополнить, рабов нахватать, чтобы было кому золото для него добывать. Да и отдохнуть команде после долгого плавания надо. А потом возвращаться время от времени и с помощью пушек пополняться людьми и продовольствием.

– И все это ты, граф, из каких-то обрывков узнал?

Сказавший это поднялся из-за стола. Им оказался тот самый лохматый безбородый, но с тонкими длинными торчащими в стороны усами, оптовик, что рулит всей торговлей в Буэносе. А вот его компаньонов – толстых лысых бородатых близнецов среди приглашенных грандом небыло. Не по чину, видимо.

– Что-то уж больно сомнительные источники, – поддержал лохматого еще один «богатенький буратино» – скотопромышленник. – Все золото в Чили и Перу, а у нас даже серебра и того нет, как нет и других металлов. Ты, граф, предлагаешь поверить в то, что едва можно прочитать? А ничего, более весомого, ты на том пиратском корабле не обнаружил? Во что можно сразу поверить?

– Да, сеньор граф, а еще что-либо, твои слова подтверждающие, имеется? – послышались голоса остальных присутствующих.

Я обвел взглядом собрание, потом медленно достал из поясной сумки шкатулку сандалового дерева, специально изготовленную моими мастерами-резчиками. Открыл крышку и, перекрестившись, повернул шкатулку так, чтобы было видно ее содержимое. Присутствующие дружно ахнули и подались в мою сторону. Сидевший дальше всех лохматый даже вскочил на ноги, чтоб лучше видно было.

В шкатулке на красной бархатной подложке лежал тот самый самородок, о котором я говорил: «Золотая Богородица с младенцем». Конечно, разглядеть в куске золота Образ мог только верующий человек, каким и был мой спутник в походе за алмазами эскудеро Потап Сазонов. Очень надежный человек. И не болтливый. О своей находке он никому не сказал, меня дождался. А я, как чувствовал, что может пригодиться, тоже не стал афишировать находку. Вот сейчас и хвалю себя за предусмотрительность.

Шкатулку пустил по рукам. Первым был дон Адолфо. Смотрел он на самородок, шептал молитву и крестился. Из его рук шкатулку чуть ли не силой забрал католический священник церкви Святой Троицы, о плачевном состоянии которой я размышлял во время казни пиратов. Он даже облобызал самородок и очень неохотно передал его для обозрения остальным присутствующим благородным сеньорам. Когда шкатулка вновь оказалась в моих руках и тут же в моей сумке, пастор скорчил очень недовольное лицо и открыл рот, намереваясь, скорее всего, оспорить мое право на владение сим артефактом. Но я успел начать говорить раньше него. Пастор заткнулся, но по его виду я понял, что биться за самородок, найденный, по моим же словам, католиком в землях дикарей-язычников, он со мной будет аки лев рыкающий!