Владислав Савин - Рубежи свободы [litres]

Кстати, «столыпин» – это вовсе не теплушка с дырой в полу в роли нужника. А вполне себе купейный вагон, только окон нет и двери запираются из коридора. Отдельное купе (нормальное, с окном) для караула (четверо вертухаев), еще одно купе – кухня (только для караула – арестантам в дороге лишь сухпай положен), и кладовая-провизионка. В общем, почти что курорт, особенно в нашем случае, когда вагон специально под наших подопечных выделен – а то бывает, что в одну камеру-купе упихивают до пятнадцати взрослых мужиков. Ну, а у нас с комфортом едут, кто-то поодиночке (четверо американцев, двое взрослых бандеровцев, английский журналист мистер Гарднер), а вот зверьков, всю кучу, запихнули в две оставшиеся камеры – ничего, потерпят! Ну и еще от жажды вам придется пострадать, что очень хреново, если в сухпай селедка попадет. Поскольку воду дают очень мало и неохотно – вовсе не из злобы. А чтоб меньше в сортир просились – вертухаям ведь тоже влом лишний раз дверь отпереть со всеми положенными предосторожностями, по коридору поодиночке отконвоировать (не меньше чем вдвоем – а вдруг «кок Райбек» окажется) и обратно так же, один впереди арестованного, с кобурой на живот сдвинутой, второй позади, кобура на заду. В этой реальности конвой не солдаты-срочники, а «звери»-контрактники МГБ, обученные помимо прочего еще и рукопашке в тесном помещении (а вагон и качается), но даже им напряжно слишком часто бегать выводить, если гораздо проще урезать выдачу питья. Ну а кому из арестантов уж очень не повезло – делай в штаны. Оттого в камерах-купе стойкий запах, как в станционном сортире. Так нефиг было наш советский закон нарушать!

Ну, а я блаженствую в мягком с Машенькой наедине. Чем занимаемся наедине, помимо беседы, промолчу – лучше расскажу, что из окна вагона видно. По Советской Украине едем – даже не союзной республике, а автономии в составе РСФСР. В сорок девятом – пятидесятом окончательно реформу провели с размежеванием, теперь есть лишь Галицко-Волынская ССР (к западу от границы 1939 года) и Украинская АССР (оставшееся за вычетом Донбасса, Одессы, Херсона и Николаева – которые областями к РСФСР отошли). Видать, решил Сталин подстраховаться на любой случай, даже самый поганый – или банально, местные нацэлиты помножить на ноль. Так же и в Прибалтике – хороший кусок от шпротских республик вернули России и Белоруссии (а кто сказал, что Латгалия – это Латвия? А Мемельская область, где немцев большинство, исторически тяготеет к Калининграду-Кенигсбергу), ну а прочее объединили в Прибалтийскую ССР, состоящую из трех автономий, нехай меж собой разбираются, кто тут главнее! И что особенно приятно, из окна глядя – почти не замечаю я следов войны, а вот строят очень много. Вдоль путей уже можно иногда увидеть столбы электротяги. И наш поезд везет не паровоз, а тепловоз, внешне очень на «американца» похож, какие нам по ленд-лизу поставляли – так ТЭ-1 Коломенского завода и есть его копия, причем очень удачная, в иной реальности они еще в двухтысячных бегали, на маневровой работе.

В общем, доехали культурно. В Москве нас уже встречали, так что подопечных сдали быстро. И в тот же день меня и Аню Лазареву вызвал на ковер Пономаренко, для личного доклада. Хотя наши подробные донесения Пантелеймон Кондратьевич уже прочел. Если почти что в начале беседы спросил:

– Чья это была идея – подбросить патроны в каюту иностранного журналиста и сунуть англичанина в КПЗ? Дай угадаю – ваша, товарищ Кунцевич?

Вот умеет человек делать разнос – сижу за столом напротив, а ощущение, что навытяжку стою. Как китайский рекрут, «гельб эффе» (ты, желтая обезьяна!) перед обер-фельдфебелем Фридрихом Вольфом (наемный инструктор из «камрадов» ставший легендой и ужасом во всей Маньчжурской, а затем и китайской Народной армии). Впрочем, разговоры ходят, что именно Пантелеймона Кондратьича сам товарищ Сталин подумывает сделать своим преемником. Что ж, на мой взгляд, кандидатура достойная – ну а что строг бывает, так ведь справедлив, это куда лучше, чем добренький, при котором все вразнос пойдет, как при пятизвездочном Бровеносце.

– Вообще-то моя, – сказала Лазарева. – Товарищ Кунцевич собирался даже этим не заморачиваться, а по-простому. Есть человек, есть камера – этого довольно.

– А как же с законностью? – усмехнулся Пономаренко. – Ну вы прям как держиморды, «держи и не пущай». Их консул уже все телефоны оборвал в нашем МИДе. И что отвечать – в СССР могут любого сунуть за решетку, по одному слову офицера ГБ, без формального возбуждения уголовного дела и предъявления обвинений? Зачем тогда надо было патроны подбрасывать, Анна Петровна? На этого англичанина и в самом деле есть показания кого-то из подследственных, или вы его на пушку взяли?

– К сожалению, атаман убит, – отвечает Аня, – но с высокой вероятностью журналист был в курсе. Как информационное обеспечение – свидетель, который тут же даст материал. По идее, и кто-то из бандерья был предупрежден этого не трогать – скорее всего, главарь, которого живым взять не удалось. Слабо мне верится в совпадение – чтобы англичанин просто так оказался в нужном месте и в нужное время.

– Я с ним беседу провел, – вставляю свое слово, – так что мистер все осознал и проникся.

– Тоже привязывали ему банку с голодным грызуном? – спросил Пономаренко. – Или одного обещания китайских пыток хватило?

– Вот клянусь, что этого мистера и пальцем не тронул, – отвечаю я, – лишь словами расписал, что бандеровцы делают с теми, кого сочтут «зрадныком»: «Если настаиваете, сэр, мы вас официально отпустим – но умываем руки, когда завтра ваш изуродованный труп окажется на одесской свалке. У нас и бандеровцы найдутся, самые настоящие, кто во всем сознается – а можем и тем, кто пока еще на воле, по своим каналам информацию слить, что вся эта акция провалилась из-за вас, тогда за вашу голову я и гроша не дам, и уехать вы не успеете, до вас раньше доберутся. Или посидите пока в полной тишине и безопасности, а мы решим, что с вами делать – что выбираете?» Джентльмен оказался благоразумным.

– И англичанин поверил в эти сказки? – прищурился Пономаренко. – Одесса все-таки не Станислав, бандерье там ну совершенно не всемогуще, это любой, владеющий информацией, скажет.

– Вот только если у этого мистера было поручение в красках расписать происшествие, то ему не могли не рассказать про ужасных и всесильных бандеровцев! – отвечаю я. – Даже если этот сэр не в курсах и ему просто намекнули, быть там и в такое время, где что-то должно произойти. Вот, при обыске изъято – как положено, со всеми формальностями, не отвертится уже, да и почерк его, можно доказать. Блокнот этого мистера – и что он уже успел написать, готовил такую сенсацию, что Геббельс в гробу перевернется! Как в ресторане на пароходе Лазарев, известный русский адмирал Победы, услышав от официанта слова на запрещенном в СССР украинском языке, приказал своей охране выбросить несчастного за борт, что и было исполнено. После чего русские офицеры устроили гнусную оргию с убийствами и насилием над воспитанниками и воспитанницами киевского детдома. Изуродованные детские трупы летели за борт, приманивая акул со всего Черного моря – как когда-то делал нацистский адмирал Тиле. А все выжившие дети и воспитатели были тотчас же арестованы и брошены в тюрьму, чтобы замести следы. Ну и еще про великую, древнюю и славную Украину, независимость которой растоптана проклятыми москалями. Вражина оголтелый – ну как такого выпускать? Нехай посидит – а после разберемся. Как вы и ответственные товарищи решите – так и будет. Как политически правильно и с пользой для СССР – прикажете, отпустим, прикажете, будет как я обещал: труп на помойке, и все претензии к бандерью.