Меир Ландау - Вернуться на «Титаник»

Чарли почувствовал себя неуверенно и смутился. Но его смущение вмиг развеялось, когда в зал вошёл человек и с порога поздоровался со всеми. Зал разразился аплодисментами, люди встали с мест, а те что были в проходе расступились пропуская вошедшего.

Человек, здороваясь со всеми, прошёл к трибуне и повернувшись в зал поднял руку прося тишины.

Зал затих.

— Прошу, товарищи, присаживайтесь, — негромко начал человек, — я очень рад вас всех видеть и ещё больше рад тому, что могу передать вам всем привет от наших русских товарищей. Я только что прибыл из Праги с партийной конференции, и спешу всем сообщить, что русские рабочие объединились в единую партию — Российскую Социал-Демократическую Рабочую Партию (большевиков)! Пора и нам, товарищи, объединяться, чтобы мы, как и наши русские братья, наконец стали единой силой! Нам необходима наша, единая коммунистическая партия — Коммунистическая Партия Великобритании!

Зал снова разразился аплодисментами и криками «Правильно!»

— Кто это? — шепнул на ухо, сидевшему рядом Джеку, Чарли.

— Это руководитель местного комитета социалистической партии, — ответил Джек, — потом я тебя с ним познакомлю.

— Завтра первый день Рождества, товарищи, — продолжал человек, — завтра, вероятно единственный праздник, когда все наши семьи просто обязаны собраться вместе. Так того требует традиция. Мы просто обязаны дарить подарки своим самым дорогим людям. Завтра день, праздник, сам смысл которого — подарить близким счастье! Не правда ли, товарищи? И хотя мы, коммунисты, всегда говорили и будем говорить, что богов и религии мы выдумали сами, но разве мы имеем право отобрать единственный в году светлый день и веру в счастье у наших детей? Я хочу спросить у вас, товарищи! Чьи дети завтра будут беззаботны и счастливы? Чьи жёны завтра не будут плакать от того, что не смогут накрыть праздничный стол и повести вечером детей на народные гулянья? Чьи матери завтра не будут до глубокой ночи ждать своих сыновей из стен этого завода, чтобы разделить всей семьёй рождественский ужин? И я отвечу! Тут таких нет!

— Правильно! Верно! — выкрикнул кто-то из зала и зал взорвался одобряющими оратора криками людей.

Человек поднял руку вверх и снова наступила тишина.

— И даже больше! — продолжал он, — лишив вас законного выходного дня в Рождественский Сочельник, владельцы завода намерены вызвать ваши стихийные волнения, чтобы обвинить католиков в беспорядках на Рождество! Они намерены стравить между собой простых людей. И малограмотные церковные кликуши завтра, в угоду владельцам завода, опять начнут подстрекать одних людей против других людей! Здесь, в Фулеме, нам нужна кровь? Нет! Нам нужна кровь в Англии? Нет! Нам нужна кровь на наших улицах и площадях? Нет! Правительство и сам король активно используют ваши религиозные убеждения, религиозные убеждения ваших соседей и друзей, ваших врагов и неприятелей, лишь ради того чтобы как можно сильнее держать вас всех в страхе и зависимости от себя, в узде! Когда нет единства среди трудового народа — никогда трудовой народ не добьется ни справедливости, ни достойной жизни, и с ним никогда не будут считаться! Что может быть страшнее религиозного фанатизма в этом случае? Национализм! Дикий, людоедский, средневековый национализм! Плюс к религиозному противостоянию они пытаются подбросить в умы рабочих мысли о том, что чья-то культура выше, чей-то народ лучше, а чей-то хуже! Это неправда, товарищи! Мы все одинаковы! Мы одинаковы в своих кандалах и в своей заработной плате! Мы одинаковы перед своими матерями, жёнами и детьми, когда приносим домой жалкие гроши и когда нам стыдно смотреть им в глаза за то, что мы, кормильцы, не можем прокормить свои семьи! Кто может гордиться своим происхождением, своей кровью, в такие минуты? Только человек без чести и без совести! Рассказывающим о национальном и религиозном превосходстве одной части народа перед другой, лицемерным толстосумам с гладкой кожей, чьи руки никогда не держали молота, на самом деле наплевать на любую религию, любой народ, любого человека! Им не место в нашем обществе! Мы должны понимать, что любой шовинизм — позор для любой нации! Я знаю, что многие из вас искренние прихожане своих церквей и готовы возмутиться и швырять камни в окна заводоуправления. Но, я призываю вас, товарищи рабочие! Завтра, в положенное время явиться на рабочие места, но явиться лишь для того, чтобы принять участие во всеобщей стачке рабочих Британии! Не дадим им дневной прибыли! Мы потеряем по одному шиллингу. Но они потеряют — миллионы из своих кошельков! Это будет наш ответ, наш подарок им на Рождество! Они лишили наши семьи праздника в наших домах — мы лишим их миллионов фунтов в их сейфах! Пусть знают, благодаря кому они купаются в роскоши!

— Да здравствует стачка! — снова взорвался зал, но человек опять попросил тишины.

— Завтра с утра, наши агитаторы, в сопровождении рабочих дружин должны выйти в город и пресекать любые попытки религиозного насилия, — произнёс он, — владельцы заводов активно использовали против нас религиозных фанатиков! Завтра мы должны выступить перед прихожанами обоих церквей и разъяснить народу смысл нашей борьбы! Дать понять, что среди нас есть и католики, и протестанты, и евреи, и даже те кто не ходит ни в одну из церквей! Эта всеобщая стачка должна объединить всех простых британцев в борьбе за свои права, и стать началом массового рабочего движения, началом нашего единства и первым шагом в борьбе за светлое будущее грядущих поколений, товарищи! И мы не позволим завтра, обнаглевшим барыгам, гордо именующих себя бизнесменами, просто так взять и лишить наши семьи праздника, и вынудим их понести убытки…

Человек выступал, люди, время от времени одобряли его криками и возгласами, а когда он закончил и сошёл с трибуны его моментально обступили рабочие задавая вопросы на которые он тихо и размеренно отвечал.

— Идём, идём, — потянул за собой Чарли Джек.

Они протиснулись сквозь плотно обступивших оратора людей. Джек вытолкал Чарли вперёд.

— Товарищ Томпсон! — увидел Джека оратор и попросил, чтобы его пропустили.

— Здравствуйте, товарищ Галлахер, — пожал Джек руку оратору.

— Очень рад, Томпсон, увидеть тебя, — обнял Галлахер Джека и посмотрел на Чарли.

— Ну, а с Вами, молодой человек, как я понимаю, я просто обязан познакомиться? — Галлахер протянул Чарли руку, — Уильям Галлахер.

— Очень рад, мистер Галлахер, — растерявшись, пожал руку Чарли, — меня зовут Чарльз Гудвин… Вы говорили… вы говорили прям как я думаю!

— Мы все тут так думаем, — рассмеялся Галлахер, — и сколько же тебе лет, парень?

— Уже четырнадцать, мистер Галлахер, — неуверенно произнёс Чарли.