Антон Скрипец - Пулемет для витязя

Тверд промолчал. Все это он знал и сам. Вдохнул, выдохнул – и бросился наверх. Взлетев на крышу одним махом, перегнулся через край и помог взобраться Хвату. Еле поборов при этом соблазн схватить и затащить его за чуб. Сдержался. Соратник искренне полагал, что этот клок волос имеет право трогать только он сам, да еще Род, когда наступит время вытаскивать своих воев из вод Всемирного Потопа.

Господская баня примыкала к гриднице, и перейти на нее большого труда не стоило. Если, конечно, не брать в расчет необходимость идти по узкому коньку с длиннющей лестницей на руках. Стиснув зубы от натуги, они аккуратно наклонили ее параллельно земле и, едва сдерживаясь, чтобы не закряхтеть, тихонечко опустили на кровлю ближайшей к ним пристройки боярского терема.

Внизу послышалось знакомое ворчание.

Хват навалился на перекладины, придавил их своей немалой тушей к коньку крыши. Впрочем, Тверду все равно показалось, что его веса может и не хватить. Не придавали уверенности ни шаткая поверхность под ногами, ни усиливающееся рычание внизу, ни уж тем более то, что увидеть его сейчас мог кто угодно. Хоть стражник на веже, хоть бегущая по нужде сенная девка, хоть сам Полоз, возжелай он подышать перед сном предгрозовым воздухом и вынь рожу из окна.

Снизу на него смотрели уже три огромных пса. Судя по прижатым ушам и оскаленным пастям, в этот вечер они не особенно рады были встрече с гостями, какие бы мудреные пути в терем те ни выбирали.

Быстро перебирая ногами, споро перескакивая с перекладины на перекладину, Тверд несся к господскому терему, слыша по первости лишь стук деревянных крестовин под сапогами, да шум крови в ушах. Впрочем, очень скоро к ним присоединился и громкий рык, переросший в хрипящий от ярости лай. Не обратить на него внимания было уже совсем невозможно. Если даже не всем обитателям терема да челядной, то уж по крайней мере – псарю. Ну, и просравшей двух татей стороже.

Понял это и Хват.

Как только взгляды их встретились, он бесшабашно оскалился, залихватски подмигнул и беспечным жестом махнул в сторону одного из окон терема.

Тверд кивнул в ответ. Ему – туда.

Прохладу ночного воздуха пропорол свист летящей стрелы. Выпущена она была бестолково и лишь деревянно брякнула о настил крыши у ног варяга. Тот, ясное дело, не придумал ничего лучше и умнее, как заржать и ткнуть при этом пальцем в сторону стрельни.

– Хороша охорона! Добро еще, я сюда за бабой пришел, а не за вашей худой кровью. А ну, фу!

По-бычьи взревев, он поддел тяжеленную лестницу ногой да и обрушил ее вниз, прямо на бьющихся в истеричной брехне псов. Снизу раздался короткий визг, после чего волкодавы принялись драть свои глотки с утроенным тщанием.

Уклонившись от еще одной стрелы и тут же отбив другую мгновенно выхваченным из-за голенища коротким мечом, Хват развернулся в ту сторону, откуда они сюда прокрались, пробухал по крыше бани тяжеленными своими сапогами – и спрыгнул в челядное подворье.

Поняв, что хотя на боярском подворье на него внимания сейчас никто не обращает, Тверд принялся осторожно подбираться к тому окну, на которое ему указал варяг. А находилось оно аж на третьем поверхе. Невольный лазутчик хотел только одного – чтобы соседям его светлости не засвербило узнать, что там такого стряслось у Полоза. Потому что если со двора его было не видать, то с улицы подозрительно таящуюся на двускатной крыше фигуру не разглядел бы разве что слепой.

Он подтянулся на руках и осторожно выглянул из своего укрытия. Во дворе метались фигуры людей, тени собак, изредка в сполохах пламени факелов высверкивало оружие. Но вся эта погоня была снаряжена в противоположную сторону. Пожелав Хвату удачи, Тверд бросил тело через небольшой проем меж строениями терема. Руки, лихорадочно ища опору, цапнули наличник. Плотник, смастеривший резное чудо со всем тщанием и знанием дела, никак не мог предположить, что его тонкую работу когда-нибудь будут использовать таким вот образом. И не рассчитал, чтобы любовно вырезанные узоры вдруг приняли бы на себя вес в несколько пудов. Наличник с подлой готовностью затрещал и принялся с натужным хрустом вырываться из рамы. Чтобы не оказаться на земле вместе с ним, Тверду пришлось перенести часть веса на ставень, который не преминул повести себя точно так же.

Судорожно вдохнув и выдохнув, он подтянулся на руках, чувствуя, что еще немного, и его опора вот-вот таковою быть перестанет. И очень сильно надеясь, что в светлице, под которой он сейчас болтается, никого нет. В противном случае любая баба могла безбоязненно сковырнуть его ухватом или даже веником.

Нужное окно было поверхом выше. Усевшись на край подоконника и изо всех сил стараясь не глядеть при этом вниз, Тверд напоследок бросил настороженный взор на подворье. Там по-прежнему царили суматоха, паника и неразбериха. Убедившись, что и сейчас его вряд ли кто видит, он бросил тело вверх.

Пальцы, будь они неладны, снова зацепились за резную и совершенно ненадежную красоту наличника. Впрочем, было бы хуже, цапни они вместо того пустоту…

Привычными уже движениями вытянув тело на подоконник, он осторожно заглянул внутрь.

На столе чадит лучина, у двери, подвешенная к крюку на потолке, горит масляная лампа. И вроде бы никого.

Поднатужившись в последний раз, он забрался в окно, затравленно огляделся и спрыгнул на пол. Стук сапог заглушил вдаривший снаружи раскатистый грохот грома. Словно от испуга колыхнулись спадавшие с самого потолка и, должно быть, прикрывавшие чье-то ложе нарядные ткани балдахина. Огонь лучины боязливо затрепетал.

И все.

Странно. Хват-то говорил, что ключница будет ждать его здесь. А когда все утихомирится, отведет его к…

– Добрыня?

Звук знакомого голоса едва не опрокинул его, отправив обратно в распахнутое окно.

Она стояла всего в паре саженей от него, прикрываясь этим самым балдахином. В зеленых глазах плескался не то испуг, не то удивление. Но уж точно не радость от встречи с желанным сердцу героем.

– Ждана? – наконец-то совладав с голосом, просипел он.

Тверд достаточно пожил на свете, а повидал так даже сверх того, что называется достаточно, чтобы уяснить для себя одну простую истину – судьба любит время от времени подкинуть в щи навозу. И если где-то глубоко внутри он, вернувшись на родную сторону, желал этой встречи, то уж, конечно, совсем не так ее представлял. Причем и встречу, и саму Ждану.

Она изменилась. В первую очередь глаза. Теперь в них не кружила легким пухом лебединая нежность. А читался вопрос, причем не из самых добрых.

– Что ты тут делаешь? – лишь этот дурацкий вопрос и пришел ему на ум.

– Что я тут делаю? – от удивления она едва не всплеснула руками, отчего занавесь балдахина наверняка скользнула бы в сторону. Хотя и без того он успел отметить, что тонкий девичий стан за эти годы по-бабьи отяжелел. – Что я тут делаю? Это вообще-то моя почивальня! Какого лешего ты сюда залез?!