Антон Скрипец - Пулемет для витязя

– Псковский наместник – не князь, – монотонно пробубнил Туман, который не мог выдержать такой оскорбительной неточности в формулировках. Его легкая броня весело позвякивала кольчужными сочленениями и поскрипывала кожаными пластинами не хуже седла византийского этериарха. За плечом его торчал составной лук и два колчана. Насколько знал стрелка Тверд, наконечники стрел в каждом из них были разными. Спину его прикрывал привязанный сходившимися на груди крест-накрест ремнями каплевидный щит.

– В том и смысл обычая, – прищурился на солнце гильдиец. – Перед битвой сословия теряют свою ценность. И любой посадник, будь он хоть купец с неподъемным брюхом, дед которого еще в закупах ходил, становится равен самому Светлому.

– Это если Светлый сумеет его обхватить, – продолжал зубоскалить Хват, подтягивая ремень, державший за спиной большой тул с сулицами. В сапогах его торчали рукояти нешуточных тесаков, на поясе с обеих сторон болтались ножны с мечами. Один степной, покороче, а другой – с длинным, чуть не в два локтя тонким клинком, сработанный на манер нордского, без гарды. Это не говоря о том, что в каждой руке он сжимал по топору. Даже в той, к которой туго примотал круглый щит. – Тулово посадник нажрал – не каждая крепостная стена опоясать такое сможет. Может, потому и принесся сюда так скоро, что во Пскове уж и помещаться не стал?

По рядам прошлись тихие смешки. Что перед сечей тоже было вовсе не лишним. И покуда варяг продолжал изгаляться над требующими особого трепета обычаями, Тверд незаметно склонился над ухом Прока.

– Нам-то что предстоит делать? Я так понимаю, в охранение облюбованной Светлым стратегической возвышенности мы поставлены неспроста.

– Мне бы, конечно, тоже хотелось, чтобы князь и меня, скромного раба Гильдии и державы его, столь же мило облобызал и поставил командовать каким-никаким флангом… Ну, да перебьюсь. Его живот да безопасность мне куда важнее.

– Да? А мне помнится, будто ты ему одно обязательное к исполнению условие поставил.

– Это ты о героической погибели, что ли? – одними губами проговорил гильдиец. – На сей счет не изволь волноваться. Мои задачи на вверенном участке обороны сегодня поистине многогранны.

Он помолчал, делая вид, будто ничего на свете сейчас для него нет важнее, чем вид скрещенных клинков, которые пятеро князей на виду всего войска подняли над своими головами. А затем с удовольствием подхватил многотысячный восторженный рев ставшего сегодня единым воинства. И пока он катился по полю, сгоняя с деревьев птиц и словно приминая значимостью своей высокую траву, новгородец, уже без тени улыбки, выдохнул:

– Наша с тобой, сотник, задача – удержать этот холм. Твоя, вернее. Я в этих делах не особо, знаешь ли, сведущ…

– Я – десятник.

– Бурный карьерный рост – один из несомненных плюсов военных действий, – равнодушно пожал плечами гильдиец. – Если, конечно, будешь достаточно разумен, чтобы не попасться на главный их минус, – он бесцветно глянул в сторону взлетевшего в седло Светлого и слегка поморщился, когда воздух над ратью разорвал новый гвалт криков и здравиц.

Гвалт войска русов оборвал взлетевший к небу пронзительный рев нордских боевых рогов. По рядам рати, как ветер по пшеничному полю, прошла волна шевеления: воины разворачивались от княжьего холма в сторону надвигающейся опасности.

Темная громада армии викингов перла вперед не хуже грозовой тучи, растекаясь от одного края поля битвы до другого. Приближение ее ощущалось заметной дрожью земли под ногами, неумолчным воем труб и рогов и устрашающим грохотом громовых раскатов, в которые обращался слитный звук бряцанья оружия по щитам.

Наместники, получившие княжье благословение на битву, отбывали к своим дружинам. Первым с места снялся Родовид, унесшийся со своей свитой к большому полку, который выстроился у подножия взгорка и которому предстояло выполнить в сече роль главных сил русского воинства. Он должен был вынести основной удар врага. Задача не из завидных.

Грузный псковский наместник потрусил во главе своих ближников под бьющимся на ветру стягом на левый фланг. Именно там и таилась главная опасность для войска Светлого. Набранные впопыхах ополченцы при всем желании не выдержали бы таранного удара нордского кулака. Именно потому для усиления полка левой руки были отряжены три сотни киевских гридней. Часть их укрепила передние ряды, влившись в немногочисленную псковскую дружину, часть образовала сердцевину в этом построении, которая должна была в случае необходимости держать нурманнов до прибытия подкреплений.

Вот где не должно было случиться прорыва, так это справа. Одесную ощерились короткими копьями, широкими мечами и грубым улюлюканием люди Аллсвальда. На каждую волну грохота, которым, стуча оружием в щиты, сопровождала свое продвижение армия Хёгни, полоцкие вои отвечали тем же громогласным стуком и бряцанием зброи. Русские нурманны вооружены были куда лучше псковичей, а передние их ряды радовали глаз блеском кольчуг и тяжелых броней.

Белозерская конница хоть и была где-то на подходе, к началу сечи явно не поспевала. А потому довольствоваться пришлось смоленской. Была она поплоше и умением, и озброенностью, да выбирать не приходилось. Потому ее было решено отвести за княжеский холм – оттуда ее удар получился бы и более неожиданным, и более скорым, потому как вылететь она могла одинаково споро что в левую сторону, что в правую.

Вдоль всего склона холма была растянута тонкая, увы, нить полка лучников, которые со спины должны были прикрывать все вступившие в сечу рати. Воев тут насчитывалось куда меньше, чем ополченцев-охотников, а потому вполне понятно было нетерпение Тумана, который переминался с ноги на ногу, явно сгорая от желания проследовать на ту линию обороны, где пользы от его умений будет больше всего.

Перед лучниками колыхала копьями неширокая лента резервного полка, набранного из тех воев смоленской да киевской дружин, которые к сече были готовы наименее всего, но при необходимости могли встать перед врагом стеной куда более надежной, чем ополчение. Резерв, в конце концов, должен был становиться дамбой на пути разлившегося половодья, а не жалким сушняком, без труда уносимым течением в хороводе остального размытого бурелома.

Светлую хоругвь окружали две сотни отборных киевских воев, в числе которых глядели на угрюмо прущую в их сторону нордскую рать и Прок с беглыми византийскими легионерами.

Нурманны двигались строгим прямоугольником. В этерии такое построение назвали бы фалангой, но вряд ли норды собирались со всей строгостью придерживаться греческой стратегии. Тем более что ни тяжелых щитов до земли, ни длинных пик в три человеческих роста в их рядах что-то не было.