Александр Плетнёв - Адмиралы Арктики

– В смысле «ещё»? Не пойму, к чему вы клоните?..

К разговору капитана и морпеха прислушивались уже все, притихнув.

Черто́в на некоторое время замолчал, собираясь с мыслями. Скинув капюшон, провёл рукой по голове, словно с непокрытой головой лучше думалось.

Начал он плавно, подбирая слова, сам ещё не уверенный в своих выводах:

– Честно говоря, я всё ещё надеялся, но полное отсутствие следов человека на Земле Александры вызвало у меня определённое ощущение. Как будто мы плыли, плыли и… приплыли.

– В другую Арктику?

– Время. Тут ключевое слово «время». Арктика та же – время другое. Как будто время замерло, отыграло назад в позапрошлый век – самый конец или прошлый – в начало. Потому что – морзянка в эфире и тот пароход, дымящий на угле, не иначе. Я рассудил, что ближайший человеческий «памятник» находится на Белле. До Капа-Флоры топлива на вертолёте точно бы не хватило.

Стоящий рядом Шабанов непроизвольно кивнул, подтверждая.

– И вот, – Черто́в окинул взглядом стены зимовья, – я вижу, что после Смита и Джексона тут никто не бывал. Словно мы окунулись в прошлое. И тогда становится понятным отсутствие спутников… их время ещё просто не наступило.

– И вы так спокойно об этом говорите? – только и пробормотал Волков.

Остальные молчали, чуть ли не открыв рты, тяжело переваривая полушариями серого вещества эту идею, версию или действительно – действительность.

Озвученное кэпом легло громом среди ясного неба. И как в дополнение снаружи громыхнуло выстрелом, заставив всех излишне остро отреагировать – вздрогнули и скопом повалили на выход.

Доносится:

– Медведь!

«На улице» солнце совсем не щадит сетчатку, и, щурясь, озираются «где?», «кто?», «куда?».

– Медведь! – снова слышится крик, на слух Волкова, совсем без паники. Оглянулся, влекомый звуками и общим движением. И увидел! Первое, что бросилось в глаза – шерсть медведя была перемазана ярко-красным.

«Кровь!»

Самое удивительное, что, несмотря на кровавый вид, зверь не выглядел свирепым хищником. Лейтенант доверял своему интуитивному нутру, но и на этом уровне ощущения страха не приходило. К тому же более опытные полярники не выказывали никакой суеты – никто не дёргал остервенело затвор, не целился из ружья, хотя держали настороже.

Медведь стоял метрах в тридцати, подняв вытянутую морду, чёрной точкой носа вынюхивая новые запахи.

– Тюленя поди сож-жрал – сытый, – поясняет Черто́в таким голосом, словно сам наелся до отвала, – просто ему интересно – любопытная тварь!

– Совсем непуганый, – удивляется морпех. И как бы догадываясь: – Выстрела-то не побоялся. А? Действительно людей не видел!

– Для белого медведя выстрел похож на звук трескающегося льда – он к нему привычен с детства. И вообще эта скотина ничего не боится, – спокойно просветил кэп и крикнул: – Пальни ракетницей, стоишь, сиськи мнёшь!

Кому надо, услышал – фыркнуло, разбрасывая искры и дым прямо под ноги животине. Срикошетило от снега, уходя полого в сторону… дальше.

Ошалевшая зверюга, не ожидавшая такой подляны, взревела, крутанулась и дала дёру. Надо сказать, с приличной скоростью.

Народ ржал, присвистывая и прикрикивая.

– Столько мяса убежало, – с улыбкой посетовал лейтенант. – Он вообще как на вкус?

Капитан, подкинув в общее веселье своё «кхе-кхе», отмахнулся:

– Вонючка он. Что жрёт, тем и воняет – ворванью да рыбой. Кровью его раньше спасались от цинги, а печень так и вовсе ядовитая [25].

Волков на это удивился и уже хотел разузнать побольше, как Черто́в неожиданно решил ответить на его ранний вопрос:

– Спрашиваете, спокоен ли я? Не спокоен! Не спокоен. Только мне воспринять провал во времени куда как проще, нежели вам, например, чёрт меня подери. Потому что – Арктика! Поверьте – я знаю! Мне пятьдесят три, а на севера́х я, в полярке – по Арктике более двух десятков лет… Довелось походить по северной макушке планеты и пёхом и на плаву.

Лейтенант покосился на призадумавшегося собеседника, оценивая. Образ закоренелого полярника Воронову представлялся иначе – обветренный красномордый или выбеленный кряжистый бородач. А этот – даже никакой тебе шкиперской бородки, какие частенько отращивают капитаны, чтобы соответствовать образу. Чисто выбрит, лицо скорей слегка смугловатое. И нет этих характерных морщин, морщинок, обветренных и высушенных севером. Может, из-за склонности к полноте? Зато густые чёрные брови, короткая стрижка… И только в тёмных волосах пробивается пятидесятилетний мужчина – сединой, и взглядом… цепким, колючим, пожившим.

А капитан «Ямала» продолжал бередить свои ассоциативные образы:

– Потому что Арктика сама по себе… как экскурсия – путешествие в прошлое!

Здесь нет бактерий, поэтому не разлагается дерево. Лёд и мороз – прекраснейшие хранители. И нередко можно найти что-нибудь такое-эдакое… выстёгивающее нервы, вмерзшее во льды и снега́ за целую сотню лет назад, но как будто вчера! Целёхонькое. Почти. Ильич, упокой его, в мавзолее позавидует! Вот как! И если помереть (а придётся), то сгинуть бы здесь – во льдах, поближе к полюсу.

И если твои бренные останки не найдёт оголодавший мишка или человеки, пролежишь не одну сотню лет. Хэх! Сохранишься, словно тело астронавта в вакууме космоса в скафандре… среди астероидов иль на пыльных лунных тропинках. Романтика!.. И не надо скептически улыбаться, молодой человек! Посмотрите на эту базальтовую громадину, торчащую посреди льда и снега. Это ж… совершенно фантастический пейзаж, словно другая планета! Как холодный вечный космос, где время замерло между «вчера» и «сегодня», посреди «давно» и «ныне», сохраняя часы, минуты на десятки, а то и сотни лет.

Ветер сносил слова в сторону, востря уши некоторых членов экипажа. Увидев, что опять набрал аудиторию, кэп прервался:

– Но… долой лирику. Что это у вас?

В руке лейтенант всё ещё сжимал обрывок плотной бумаги (на вид и ощупь), который подобрал в хижине, поддавшись общему порыву что-нибудь отыскать:

– Да, вот… нашёл.

– Обёртка от пеммикана. Практичная еда для полярника [26]. В самом ходу в девятнадцатом веке и до первой половины двадцатого, – повертев в руке желтоватый лоскут, Черто́в встретился с понимающим взглядом с Шабанова. – Что у тебя на борту?

– Из жратвы – НЗ. Ещё сухарики какие-то молодёжные – Осечкин трескает постоянно, оттого с запасом. И сухой спирт, как топливо.

– Тащи всё. Оставим здесь. И двигаем обратно. Всё что могли, мы уже увидели. По уму – сделать рейс на Нортбрук, но… покумекать надо.

– А если там сейчас кто-то загибается?

– Кто? Я всё понимаю… конечно, не конвенция открытого моря, но коль у нас есть возможность помочь, надо бы… Вопрос – кому? У нас нет точной сегодняшней даты. И даже охватывая весьма большой период – с 1897 по 1913 год… сейчас припомню… В 1899 году – итальянцы. Где их там искать за островом Рудольфа? И сколько на это уйдёт времени? В 1901-м – экспедиция Болдуина. Та же хрень. Лето девятисот первого – ледокол «Ермак» во главе с Макаровым. Всё пройдёт благополучно.