Александр Плетнёв - Адмиралы Арктики

– Не найдут?

– Обижаешь…

«Ерунда это, конечно, – посомневался Черто́в, – не та компания в попутчиках у царя, чтобы обсуждать серьёзные вопросы. Но было бы любопытно послушать его приватное мнение – как ему наши предложения. Послушать без купюр – какие он держит взгляды на нас, и вообще планы. Мало ли…»

– Интересно, а Романов часом сам с собою не разговаривает в минуты одиночества?

– Так… э-э… – не врубился Вадим. – А! Ты про это? Может, и побормочет чего. Я ж ему камеру аккурат на рабочем столе воткнул, как лампу. Тетради там стопочкой, карандаши-ручки, если вдруг поработать вздумает перед сном… Он же любитель дневник вести. Правда, хрень всякую писал – про погоду и воро́н.

– Как-то не вяжется…

– Ну да. Удивил сегодня Николаша. Может, эти дневники вообще фальшивка? А давай у него спросим…

– А давай не давай! – почему-то разозлился Черто́в. – И без того в голове мозги выкипают.

– Вертаются никак? Что-то быстро.

«По улице слона водили». Иначе и не скажешь. Его величество ходили, осматривали судно. Сначала прошлись по бытовым помещениям: спортзал и тренажёрная комната, сауна, бассейн, каюты команды (сам попросил). Оглядели библиотеку, камбузный блок. Затем была очередь технических и отсеков управления.

Практически везде встречались члены экипажа. Кто их надоумил и научил (капитан тихо фигел), но эти «негодяи» при виде царской особы вставали и браво (не орали), но громко так: «Здравия желаем, ваше императорское величество!»

Романов всё это воспринимал как должное, но Черто́в-то видел – почти прикалываются. «Стервецы. Доиграются у меня».

Помимо вопросов по тем или иным техническим особенностям ледокола, Николай II нет-нет, но соскакивал на другие темы. Было понятно, что ледокол ледоколом – любопытно, интересно, но мысли императора витали в более высоких сферах. И личностных в том числе. На очередном вдумчивом перекуре император, щурясь на испускаемый дым, с притворным равнодушием спросил:

– Скажите, господин Черто́в, что говорят обо мне там, в будущем? Каково мнение людей и историков?

– Разное, ваше императорское величество. История, она как проститутка, ложится под того, кто её имеет… э-э-э, уж простите за вульгаризм, кто её пишет. Кто-то вас хвалит, кто-то ругает…

– И в чём обвиняли? – мгновенно сверкнул беспокойством монарх. – Суть?

– Суть в том, что вы… не познали вкус власти. Не в полной мере.

– Вкус власти? – отстранённо пробормотал самодержец, даже усы опустились уныло. И было видно, как прямо на глазах, понимая фокус формулировки, император приходит в тихое ожесточение, проскрипев самому себе: – Грабли!!! Какой каверзный инструмент судьбы. Поучают периодически, когда наступишь. Но куда лучше, чем «крест». Этот тащить всю жизнь!

И нервно докурив остаток сигареты, колеблясь, желая ещё о чём-то спросить, лишь кивнул, дескать, «продолжим осмотр судна»:

– Надеюсь, мы ещё вернёмся… поговорим об этом.

Казалось, что зал управления реактором, с пультами, мерцающими мониторами и контрольными лампами, десятками кнопок и тумблеров уязвил императора:

– Я видел быстродействие ваших счётных машин и как ловко с кнопками управлялись ваши люди. Не значит ли это, что ваш ум быстрее? У людей, живущих на сто лет вперёд, я имею в виду.

– Не быстрее, – не скрывая недоумения, ответил капитан, – но рассчитан на быстродействие, как вы сказали, «счётных машин». Мы привыкли к мгновенным ответам и строим свою реакцию с учётом быстрого решения. Сто лет слишком малый срок, чтобы изменить гомо сапиенса.

– Позвольте, что вы хотите этим донести?

– Вам известно такое понятие – «селекция»? Да? Так вот… Хм… знаете, есть такой старый анекдот, где у британского лорда спрашивают о секрете выращивания английского газона с идеальной травкой – меньше дюйма. А тот и отвечает: «Следует регулярно поливать и косить траву… двести лет». На самом деле гораздо меньше. Потому что растения стоя́т на низкой ступени в эволюционном развитии. Сколько сотен лет потребовалось людям, чтобы вывести нужные породы собак, лошадей? Человек же более высокоорганизованный представитель животного мира. Вершина, так сказать, эволюционной лестницы. Для того чтобы выделить, улучшить и закрепить в человеке какие-то свойства, потребуется… не знаю… наверное, тысячу лет. Именно сейчас, кстати, в начале двадцатого века так популярна наука селекции человека – евгеника.

Понял ли что из сказанного император, но искренне возмутился:

– Человек есть творение Божье…

«Ага. Вам бы говорить. Какая царско-королевская династия не несёт на себе следов инбридинга?» – Черто́в, не удержавшись, кинул быстрый взгляд на императора, словно пытаясь отыскать на его лице следы деградации [69]. Естественно, вслух был предельно тактичен:

– Да. Согласен, что в этом вопросе присутствуют ещё этические и моральные аспекты. Но я говорю о науке.

Избежать чрезмерных подробностей о типе двигателя для ледокола оказалось ещё проще, чем с Дубасовым, которому объяснили при его первом посещении, что топливо смертельно ядовито и требует повышенных мер безопасности при эксплуатации.

В этот раз для начала капитан решил немного умаслить:

– Господа. Сей корабль, судно есть продукт эволюции кораблестроения. Созданный на русской земле. Опытом и знаниями русских мастеров. В копилку которых в некоторой степени вложились и вы.

Показав гигантское машинное отделение с турбинами, генераторами, электродвигателями, императорскую делегацию подвели к толстым многослойным стёклам, за которыми был реакторный отсек, и предложили, если они желают продолжить осмотр, экипироваться надлежащим образом и пройти внутрь.

Тут же (исключительно брутально) появился вахтенный механик, наряженный в радиационный костюм, в противогазе, один вид которого уже остудил энтузиазм императора поглазеть вблизи на секреты технологий из будущего.

Вдобавок главный физик судна доверительно предупредил, что даже в таком защитном костюме находиться внутри долго не рекомендуется из-за угрозы для мужской потенции.

– По-моему, переборщили, – шепнул капитану Шпаковский, когда гости поспешили подняться наверх. – Романов так вообще весь побелел от страха за свои тестикулы.

– Наверное, для него это и ещё вопрос престолонаследия… разве нет?

– А я теперь сто пудов уверен, что наши там, в Питере, ему про рождение пацана всё-таки рассказали. Хрен отвертишься от такого. Вопрос, сказано ли было при этом про гемофилию… если инфу выдавали по частям?

Черто́в задумчиво прикусил губу:

– Если б Николай знал про болезнь своего сына, вряд ли бы сдерживался. Уже бы спросил.