Михаил Ланцов - Поручик Империи

Первым возбудился Гучков. Этот «Юань Шикай», как его называл сам Император, словно закусил удила и стал раздувать обстоятельства этого дела всеми доступными способами. Боевой журнал Максима Федоровича оказался напечатан в газетах. Да не «в голую», а с «экспертными мнениями», которые Сухомлинова незамысловато смешали с содержимым выгребной ямы. А парня представил каким-то античным героем, просто сверхчеловеком…

Вопли личного врага Государя не вызвали у него никакого отклика. И более того - сам факт того, что Максима Федоровича отстаивал Гучков, породил у Императора отвращение к поручику.

Но на этом кризис не остановился.

Через несколько дней Великий князь Николай Николаевич Младший совершенно неожиданно для всех поддержал Гучкова. И, со своей стороны, атаковал Сухомлинова, воспользовавшись столь удачным поводом. Ведь тот постоянно вмешивался в работу фронтов и, фактически, сковывал деятельность Главнокомандующего. Амбициозный Ник-Ник этого потерпеть никак не мог. А тут такой замечательный повод. И плевать, что он сам в немалой степени поспособствовал появлению тех недостатков армии, на которые обрушилась критика. Это оказалось совершенно не важно. Ведь козлом отпущения в сложившейся ситуации должен был стать совсем не он.

За Главнокомандующим потянулись и другие генералы, направив в столицу депеши. Многочисленные. Они топили министра коллективно, организованно и с особой страстью. А тот же Ренненкампф пошел дальше и встал грудью за этого поручика, требуя его себе в штаб офицером по особым поручениям.

И этот снежный ком с каждым днем усиливался. Все новые и новые силы подключались, втягиваясь невероятно амбициозным и энергичным Гучковым в это дело. Зазвучал голос Парижа, где деятельный Александр Иванович смог поведать людям, как зовут человека, остановившего немецкое наступление на столицу Франции. Отозвалась и Великобритания, и Сербия с Черногорией, и Бельгия…

Казалось бы – какая мелочь. Нужно ведь просто наградить поручика и закрыть вопрос. Но Государь прекрасно понимал, что чествование Максима Федоровича возможно только на крышке гроба Сухомлинова. Да, почитав материалы по делу этого Максима Федоровича, он согласился с фактом того, что этот молодой человек совершил действительно выдающийся подвиг. Но жертвовать министром ради поручика? Странная комбинация, на которую он не хотел идти.

Впрочем, на этом проблемы не закончились. Удар пришел оттуда, откуда он его совсем не ожидал. Несколько дней назад доставили письмо от супруги, поведавшее про концерт, да с приложенными текстами песен. И Александра Федоровна уверяла – их автор – поручик, ибо никто никогда ранее их не слышал. Хотя юноша не признавался, стеснялся, видимо.

Это немало озадачило Государя.

А через пару дней пришло еще одно письмо. Огромное. Целая небольшая книга. И там его супруга, едва сдерживая эмоции, пересказывала очень странный разговор. А потом и мнение госпожи Гедройц, относительно лечения наследника. Она посчитала предложенную Максимом Федоровичем методику вполне разумной и реальной. Но, требующей предварительных изысканий. Николай Александрович в тот день сидел раздавленный несколько часов кряду, переваривая эту информацию. На фоне всех этих новостей, депеша о том, что этот парень открыл способ полевого лечения гнойных ран показался Императору сущей нелепицей. Подумаешь? Раны лечит. Он тут уже столько всего наворотил, что на эти раны – плюнуть и растереть.

И вот – совещание.

Сухомлинов сидел бледный и затравленно смотрел по сторонам. Еще бы! Он прекрасно понимал свои перспективы. Напротив, в оппозицию, стоял Главнокомандующий. И сторона Николая Николаевича была полна людей, в то время как Сухомлинова поддерживал только Жилинский, обязанный ему своей карьерой.

Император тяжело вздохнул и сел во главе стола. Последние надежды развеялись. Сейчас человека, которому он безраздельно доверял, станут уничтожать самым решительным образом. И он, судя по всему, помешать этому никак не сможет…

5 ноября 1914 года, Царское село

Излечение Максима завершилось. Во всяком случае госпитальное.

Ему выдали комплект пошитой на него уставной формы, шашку и трость, потому что он все еще заметно прихрамывал на раненую ногу. Конечно, форма была хуже той, что ему шили в XXI веке. И ткань пожиже, и швы похуже. Но все равно – аккуратно и добротно. А главное – она сидела на нем изумительно. Портные явно знали свое дело.

Кроме того, вернули личные вещи: часы, зажигалку, бинокль, портмоне с очень крупной суммой денег, ну и прочее за исключением гитары. Видимо последнего сражения она не пережила. А также вручили приказ прибыть по некоему адресу в Петрограде для дальнейшего прохождения службы…

Максим последний раз осмотрел себя в зеркале. Провел пальцем по самым тщательным образом выбритой щеке. И, удовлетворенно кивнув сам себе, покинул помещение. В этом госпитале ему предстояло сделать последнее дело…

Татьяну он нашел в одном из переходов. Он держала в руке какую-то записную книжку и что-то чиркала там карандашом. Достаточно громкая и уверенная поступь Максима привлекла ее внимание. Увидев приближающегося поручика, Татьяна улыбнулась и охотно отложила свои дела.

- Я пришел попрощаться, - щелкнув каблуками, сходу произнес он. – Меня выписали из госпиталя и предписали прибыть в Петроград. Полагаю, что мы с вами больше никогда не увидимся.

Она вздрогнула от этих слов и с испугом взглянула на него. В то время как Максим смотрел на нее уверенно, открыто и смело. Никакой подобострастности. Никакой робости. Никакого заискивания. Полная уверенность в себе и своих силах. За эти дни Татьяне так полюбился этот взгляд…

После конфликта с корнетом офицерское общество немало охладело к Максиму. Задевать боялись, понимая фатальность таких поступков. Но и в друзья больше не набивались. Этакая вежливая прохлада.

А Таня не сторонилась его… скорее сама навязывалась. Во всяком случае, поначалу. Но уже через пару дней поручик втянулся и охотно проводил с ней все свободное время, что она могла выкроить для общения. Играли на фортепьяно. Гуляли по парку. Болтали, сидя в беседке или стоя в одном из переходов Царскосельского госпиталя. Много. О разном. И весьма увлекательно. Таня оказалась девушкой с широким кругозором и спокойно воспринимала все оговорки поручика. Да и его шутки девушку на полном серьезе веселили. Ей пришелся по душе тот налет цинизма, что имелся в таких необычных анекдотах Максима.

Окружающие же, заметив, это сближение, лишь многозначительно улыбались. Они-то уже насмотрелись на эти цирковые номера...

Все дело было в том, что старшие дочери Александры Федоровны рвались в госпиталь не только из-за удивительного милосердия и патриотического рвения. И это тоже сказывалось, но все было куда интереснее.