Андрей Архипов - Волжане

— Какой? Дать ему себя зарезать?

— Дать ему принять смерть с оружием в руках, раз уж такова его последняя воля! — заскрипел зубами рус. — Не желает он закончить свою жизнь, словно овца бессловесная!

— Э-э-э… А что, по-твоему, я с ними всеми собираюсь сделать?

— Не взять тебе с них выкуп! Сам ведаешь, что с такой обузой не уйти тебе от инязора, а потому не оставишь ты этих воев за своей спиной живыми! Дай ему хоть топорик малый, хоть ножик с ладонь! Иначе сам потом не дождешься милости Господа нашего…

— Чьей милости? — Иван чуть не проглотил свой язык. — Уж не крещен ли ты? И вы, русы, все такие?

— Лишь мои предки таинство крещения изведали, но зато это было в те времена, егда кияне еще в дикости пребывали!

— Да, чудны дела твои, Господи… — замотал головой Иван, стараясь переварить ошеломившие его новости и одновременно отщелкивая в голове стремительно убегающие от него секунды. Показав в сторону своих воев два выставленных пальца, он продолжил: — И ты, во Христе находясь, фактически склоняешь меня к убийству?!

— Я первым делом рус и лишь затем христианин! Дай ему смерть легкую, вольную! — Судя по тону Веремуда, он ничуть не сомневался, что требует милости, однако ее, по его мнению, обязан был дать каждый честный воин своему противнику. — Сей муж вполне знатен, дабы быть тебе ровней или даже снизойти до твоего рода…

— Нет уж, рус! Я чту его и твои… хм… желания, но судьба распорядилась так, что он шел нас убивать в спину! Да и оружие свое он потерял, даже не обнажив его! — поднял левую бровь Иван, наслаждаясь небольшой заминкой руса при переводе, и тут же вставил новую каверзу: — Кстати, после твоих слов он сразу же начнет плеваться, как ты в свое время, или мужественно примет свою участь?

— Э-э-э… Он говорит, что ты трус, и питает надежду в твоей скорой гибели, хотя сам уже готов к смерти…

— Передай ему, Веремуд, что такие слова мне по сердцу, — хладнокровно кивнул Иван, словно бы и не замечая рывка, который совершил к нему эрзянин.

Тот в порыве гнева почти прорвался к нему через выставленные сулицы, отводя их в сторону руками и не замечая набухшие кровью порезы на своей груди. Лишь чья-то сабля, упертая острием клинка точно ему под подбородок, остановила столь стремительное продвижение.

— А еще передай, — продолжил Иван, — что невместно правой руке ветлужского воеводы убивать своих будущих соратников, а потому…

— Вряд ли он встанет под твои знамена!

— А ты спроси!

— Он скорее поднимется по Великому дереву на небо и попросит Ковпаза, бога луны, отдать тебе ночной глаз во владение! — скривился Веремуд, переводя запальчивые слова эрзянина.

— Ха… А этот ваш Ковпаз имеет мандат на управление ночным глазом, а? Не понимаешь? Луна светит всем, а потому всем и принадлежит, так что пусть не разбрасывается пустыми обещаниями! — Иван кивнул стоящему позади эрзянина Пельге, и на темечко Маркужа опустился обух топора, заботливо завернутый в несколько слоев тряпиц. Рухнувшего эрзянина сразу же перевернули на живот и связали руки за спиной. — О! Как тут и был всю жизнь… В общем, отпускаю я их всех, Веремуд, нешто мне чья-то кровь нужна! Вот только исподнего лишу…

— Раньше они по велению князя тебя искали бы, а теперь сами носом землю рыть будут!.. — оторопело произнес Веремуд, разглядывая, как с остальных пленников снимают одежду и режут ее на узкие полосы. — Что за срам ты над ними чинишь?.. Пошто последние портки с воев снимаешь? Да после этого они у тебя живого кишки выпустят и на раскаленное железо намотают!

— Ну что вы все постоянно мне твердите: вместно, невместно, отсиживался в кустах, смерть от меча! — стал закипать Иван, выставляя на всеобщее обозрение единственный палец, тем самым давая понять, что время истекает. — Какое право вы на это имеете?!

Он порылся у себя в кармане, достал мякиш размокшего кислого хлеба и протянул его гнедой кобыле, уже добрую минуту тыкающейся ему в бок. Та аккуратно его забрала, смешно перекатив губами по протянутой ладони, и довольно фыркнула.

— Вот видишь, даже животина испытывает благодарность, если к ней по-доброму. А от ваших слов одной погибелью разит, даже если вы одну лишь заботу от нас, ветлужцев, видели! Позволил десятнику взять на себя инициативу? Отсиживался! Иди кровь пусти кому-нибудь! А этого и вовсе зарежь! Оставил в живых людей? Они тебя найдут и кишки выпустят!

— Так ты их осрамил пред всем честным миром!

— Как будто они перед этим хотели меня в сахарные уста расцеловать! Скажи еще, что про кражу моей невесты они не знали!

— Может, и ходил слух по десятникам…

— Теперь по бабам эрзянским ходит, это куда надежнее!

— Да и ведали бы, все равно невместно так с воями!

— А вместно так со мной поступать или родом Овтая?! Да я имею право со всех вас самой высшей мерой спросить!

— Так и спросил бы! Я тебе про что вещал все это время?..

— Чужую жизнь легко забрать, — невесело ухмыльнулся Иван, — хотя иная, конечно, особой ценности не представляет: мало ли людей, которые просто еду в навоз перерабатывают. А вот подарить ее заново… Переведи тем, кто при памяти, Веремуд, наказ мой: пусть живут так, чтобы перед богами было не стыдно и перед людьми не зазорно! И про краденную у меня невесту поведай! А портки… что они, в мыльне друг друга голыми не видели? Зато без одежды точно за нами в чащобу не полезут и жизнь свою сохранят!

— Все переведу, но не трожь хотя бы Маркужа! Христом прошу!

Иван взвился в седло, похлопал кобылу по шее и вновь усмехнулся, оглядывая упертого руса.

— Так и быть, оставим мы штаны на этом медведе, лишь бы ты, Веремуд, понял как можно скорее, что добро не остается безнаказанным!.. Все, время! Пельга, отзывай разведку! Сулицы и взятое с бою на лошадей, невесту мою туда же, а потом… ходу, ходу, ходу!

Чернота тяжелого беззвездного неба мягко отпустила свои плотно сцепленные ладони, и в хрупкий мирок под ними пробился робкий, едва заметный свет, окрашивая горизонт на востоке в причудливые серые тона. Чуть слышный плач соловья, уже редко слышимого в это время года, пронесся над неглубокой лощиной и затих где-то в кустах, замерших в раннем сумраке грязными пятнами разводов.

— Светает.

Слева от полусотника раздался надсадный кашель, и приподнявшаяся над землей темная фигура смачно сплюнула в сторону.

— Не спишь?

— Нет. Поверишь ли, как попал в эти места, стал высыпаться, и легкость в теле просто необыкновенная. Весь год чувствую себя так, словно горы свернуть готов. Даже сегодня, а ведь мы вчера слегка переусердствовали, допоздна сидели…

— Бог тебе силы придает, дабы ты замыслы его воплотил в поступках своих и…