Андрей Архипов - Волжане

— Да, есть такое дело. — Николай опрокинул в рот берестяной туесочек, допивая оттуда последние капли взвара. — Спас он нас, Тимк. Охотники прямо сказки про него рассказывают, хотя сам он все больше молчит. Говорит — будет время, расскажу поподробнее. А ребятки как?

— Плохо пока, слегли все, кроме меня и Вовки, — удрученно ответил Тимка. — Но вроде выкарабкаться должны. По крайней мере, дядя Слава так им говорит.

— Понятно… — вздохнул Николай. — Ты, Тимк, беги поутру к Михалычу в весь, он очень просил рассказать, если мы что найдем…

В лесной лагерь на железное болото Иван и Вячеслав прибыли вечером того же дня, когда чужаки были окончательно разбиты. Двое суток назад. С ними были и двое буртасов. Алтыш, пленный десятник, сразу кинувшийся к своему племяннику, и Ишей, которому, как ни странно, егерь позволял почти все. А тот сразу стал совать свой нос во все щели… как, мол, заготовки для плинфы сушите, да как руду собираете, да почему такое колесо делаете? И нет бы советы какие давал — так он, судя по всему, сам толком ничего не понимал. Видимо, просто удовлетворял свое любопытство. Ну, да не жалко, никаких секретов тут особо не было. А вот Вячеслав поведал подробнее о болезни, поразившей весь, о которой ранее уже принес известие один из охотников. Лекарь тут же прошелся по лагерю и, вернувшись через полчаса, забрал всех плотников, несмотря на их причитания о недоделанном водяном колесе. Пока не стемнело, он их заставил срубить крытый навес чуть в стороне от торных троп и заготовить побольше лапника. Неотступно находящийся при нем Иван добавил, что все указания Вячеслава должны выполняться без каких-либо отговорок, а особо сопротивляющиеся будут дела иметь с ним или с самим Трофимом Игнатьичем. Плотники даже возражать не стали, услышав, что заготовку еловых веток тоже решили доверить им. Просто позвали снующих повсюду мальчишек и перепоручили тем столь ответственное задание. Лекарь же после своих указаний начал ходить по лагерю и отбирать людишек с признаками кашля и жара. А народ что думал перед этим? Ну, простудился, в лесу ночуя, так на все воля божья… В веси куда хуже приходится: ворог у самых ворот стоит. А оно вон как оказалось… Мор. Страшное слово. В помощь себе Вячеслав взял Агафью и нескольких баб, с кем прежде имел дело, собирая лекарственные травы. Объяснив им, что делать, и поставив принесенный котел на огонь, засветло успел зашить рану у Фаддея и посмотреть Фросю, которую положил в отдалении от заболевших. С той он провозился довольно долго, обрабатывая рану, но отошел от нее все равно неудовлетворенный. И только на следующий день решился заняться иссечением, чтобы проверить, не загноилось ли, — уж больно не нравились ему припухшие с одной стороны края. Выдавив успевший скопиться гной, обработав своими отварами рану и наложив сухую повязку, Вячеслав уже с чистой совестью похлопал ее по колену, одобрительно оценив, как Фрося перенесла копание в своих «внутренностях».

— Вот кабы вои так же сносили операцию, как ты… А то иные хнычут, меду хмельного просят. Может, тебе все же дать глотнуть немного? Или еще чего попросишь?

— Да я бы попросила, ягодка моя, только совсем о другом, да и не тебя. Дай только срок подняться на ноги, — выдохнула Фрося, откинувшись на спину.

— Уж и ягодка сразу… И кого же ты и о чем попросишь?

— Ягодка, ягодка… Мне ж тебя только сжать посильнее — сразу соком в руках моих брызнешь, вона какой… хрупкий. А сказывать про спрос я тебе не буду, а то одному такому намекнула, так он тут всех ворогов враз побил, лишь бы улизнуть от меня. Опытная я ныне, сразу брать буду под белы ручки — и в кустики, а там уж и… сладим, может быть.

— Ну, ну… ты давай помолчи лучше, тебе отдохнуть надо, а не о кустах думать… — Сразу раскусив ее попытки хорохориться таким манером, Вячеслав уложил Фросю удобнее и накрыл одеялом. — Засыпай, сон — лучшее лекарство…

— Вот-вот, как засыпать, так в одиночку… — устало пробормотала та, закрывая глаза.

— Какие твои годы… — Вячеслав покачал головой и пошел по остальным болящим.

Так и ходил все дни от одного к другому. Обтирал уксусом, чтобы снять жар, поил отварами, постоянно экспериментируя с составами травяного сбора, но все-таки за всеми не уследил… Дети свалились все, однако к концу второго дня их состояние почти не внушало опасений. Высокая температура, продержавшись один день, пошла на спад. Видимо, молодые организмы, выросшие на природе и не подвергшиеся атакам антибиотиков, обладали сильным иммунитетом, который задавил привнесенный вирус. А вот самые старые сначала чуть кашляли, особо ни на что не жалуясь, а потом их состояние резко ухудшалось. Да так, что ни отвары, ни обтирания с жаром и болезнью не справлялись, четверых уже пришлось похоронить. Четверых чужих для Вячеслава старых женщин, которые при этом были чьими-то матерями и бабушками, на чьих руках воспитывались внуки, лежавшие в горячке тут же. Когда жертвы для вас чужие, то это всего лишь статистика. Однако Вячеслав уже принимал этих людей близко к сердцу, переживая за свои просчеты и всегда провожая в последний путь, который проходил сразу же после кончины, не дожидаясь установленного христианскими обычаями третьего дня. Поэтому все потери дались ему тяжело, а сам он уже не раз возносил в душе молитву, уповая, чтобы эпидемия обошлась малыми жертвами, и постоянно сожалел, что не захватил с собой в лес самого простого и дешевого набора лекарств. Тогда бы о смерти и речь не шла. Кто в детстве не мечтал заболеть, чтобы не ходить в школу? А в этом времени такое желание вполне могло бы привести к смертельному исходу. Имея — не ценим, потеряв — плачем… Завидуем, смотря на чужое, и при этом совершенно не храним своего. Увы, человек не меняется, меняются его возможности, которые на данном временном отрезке были у Вячеслава очень ограниченны. Был бы чуть страшнее вирус — и людей не спасло бы никакое чудо.

Однако жизнь вокруг шла своим чередом, и то, что для Вячеслава и многих семей было трагедией, другие воспринимали более обыденно. Бог дал, Бог взял. Больные болели, здоровые работали. Плотина, несмотря на то что на сооружении ее трудились всего четверо оставшихся здоровыми людей, достраивалась. Обтесанные бревна уже легли между сваями. Остались лишь тонкие работы по сбору колеса, установке желоба и различные моменты сопряжения механизмов. Чуть подумав, Николай, по приходе известий о разгроме буртасов, отправил Любима обратно в весь, уговорив того отдать на нужды пилорамы остаток хорошего железа. Дело стоило риска: ведь задачей Любима были два широких ножовочных полотна. Как затачивать зубья, Николай ему на словах рассказал, для продольного распила они должны быть наклонены, и пила будет представлять собой набор десятков маленьких рубаночков. И про то, что их надо развести посильнее, тоже напомнил. А уж опыта ковки у местного кузнеца было гораздо больше, да и набор напильников имелся. Особо Николай напомнил о цементации, но тут приходилось положиться на волю случая, поскольку больших экспериментов с науглероживанием и закалкой кузнецы еще не проводили. Правда, в первый же день после их разговора об укреплении железа углем Любим заказал у гончара очень высокие кувшины с широким горлом для пробного науглероживания клинков, но их еще не довелось испытать.