Геннадий Марченко - Манускрипт [litres]

– А очки-то убиенного зачем нацепили? – спросил Медынцев, занимая место за рулём немецкого джипа.

– Я так на него больше похож. Хотя пока можно и снять, некомфортно сквозь эти линзы смотреть. Морда, конечно, у меня не такая упитанная, как у герра Фогеля, но, мне кажется, есть что-то общее.

– Между прочим, мы не бритые, в отличие от тех, кого вы убили.

– А я в вещах майора нашёл безопасную бритву с запасными лезвиями, мыло и помазок со стаканчиком, в котором можно развести мыльный раствор. Сейчас в первую же деревню заявимся и потребуем тёплую воду.

– Я так понимаю, мы теперь двигаемся в сторону линии фронта под видом немцев?

– М-м-м… А может, заявиться в штаб интендантской службы под видом майора Вилли Фогеля?

– Ефим Николаевич, к чему ненужный риск? Я на правах старшего по званию и ответственного за вашу доставку в Москву запрещаю заниматься самодеятельностью. И так уже много чего натворили.

– Много, говорите? А кто нас затащил всех на хутор, заставив поверить в благие намерения этого Опанаса? А кто смотрел на интенданта так, будто готов вцепиться зубами в его глотку, после чего он потребовал аусвайс? Вы же кадровый разведчик, а ведёте себя, прошу прощения, словно дилетант-первогодок! И после этого вы ещё меня обвиняете в самодеятельности!

На лице майора заходили желваки. Ясно, трудно вот так принять о себе всю правду-матку, но он – я видел это по его глазам – понимал, что в корне-то я прав. А потому проглотил мои обвинения и довольно сдержанно заметил:

– Однако всё вами сказанное не отменяет того, что моё и ваше задание остаётся прежним.

– Ладно, Василий Карпович, чёрт с вами, гоним к фронту. Но в первой же деревне ищем тёплую воду.

Первая попавшаяся деревенька называлась Татаринцы. При нашем появлении народ либо старался исчезнуть, либо уважительно кланялся. Мы выбрали хату в центре деревушки с приличным палисадником и звуками домашней скотины на заднем дворе.

– Ласкаво просимо, Панове! – Непрерывно кланяясь, открывший нам дверь немолодой мужик сделал приглашающий жест. – Чим можу вам служити? Чим зобов’язаний такої радості?

– Ви давать нам горячий вода, ми есть бриться.

И я показал жестом, будто бреюсь. Через двадцать минут передо мной стоял тазик, в котором парилась вода. Я зачерпнул из него в металлический стаканчик, где навёл пену, вставил свежее лезвие и с наслаждением принялся соскребать двухдневную щетину. Когда физиономия приобрела гладкость, ополоснул лицо тёплой водой из тазика и позвал Медынцева:

– Dietrich, komm, du bist dran.

Ну а что ж, не на русском же его звать, раз уж мы изображаем немцев. Пока мой «денщик» приводил себя в порядок, я поинтересовался у хозяина дома:

– Куры, яйки, млеко?

– А як же, панове! Хоч і голодний час, але для панів німців завжди знайдеться.

Гримасу крестьянина, понятно, трудно было назвать радостной, когда спустя полчаса он собирал нам корзинку, в которую улеглись жареная курица, десяток варёных яиц, половина каравая хлеба, перья зелёного лука, пара больших помидорин, бутыль утреннего молока и спичечный коробок с солью. Но в его ситуации выбирать не приходилось. Надеюсь, мышьяка он нам туда не подсыпал.

– Говорить мне, почему не в Красный армия? – решил я напоследок докопаться до несчастного сельчанина, ткнув его в грудь указательным пальцем.

– Так я ж… це… плоскостопість у мене, панове німці. Та й не люблю я більшовиків. Я за вас, за німців. – Бедолага аж побелел весь, того и гляди в обморок грохнется.

– Это карашо, немец есть гут! – покровительственно похлопал я его по щеке и обернулся к майору: – Dietrich, gehen wir.

Покидая деревню, я буквально чувствовал устремлённые нам в спину взгляды, молясь, чтобы не раздался выстрел. Кто их знает, местных, рады они немцам или ненавидят их. Не все же, как Опанас, привечают фашистов.

– Ловко вы с ним, как настоящий немец, – наконец нарушил молчание Медынцев. – Я бы так не смог.

– Мастерство не пропьёшь, – неопределённо хмыкнул я.

Через десяток километров майор остановил машину, чтобы залить в бак бензин из канистры. Заодно устроили и перекус, уговорив на двоих по паре яиц, полкурицы, несколько перьев лука, по куску хлеба и бутыль молока. С молоком решили разобраться сразу, чтобы не прокисло.

– А что, нормальный вариант, будем заезжать в деревни, требовать еду и ночлег, – впервые за долгое время улыбнулся Медынцев. – Так до линии фронта и дотянем.

– Не стыдно отнимать еду у населения? – поддел я его.

– Ну, тут такое население… Сами видели, как перед немцами стелются.

– А тогда на хуторе были другого мнения.

– Да хватит уже, Ефим Николаевич. Кто старое помянет…

– Тому глаз вон, – закончил я за него, тоже улыбнувшись. – Ладно, трогаемся.

Переночевать мы решили в небольшом городке Изяслав, куда въехали ближе к вечеру, напоминая сами себе участников автопробега во главе с «Антилопой-Гну». И уже на въезде встретили вытянувшего руку в нацистском приветствии полицая. М-да, а им, оказывается, даже форму специальную выдают, а не просто повязку на рукав. Ремни с орластыми пряжками, тот же орёл на маленькой кокарде, пилотка, погончики… Устроив небольшой допрос с коверканьем русских слов, выяснили, что мордатый тип является представителем украинской вспомогательной полиции, а в населённом пункте имеется полицейская управа.

– Управа в центрі, прямо цією вулицею їдьте, як раз до неї виїдете, – махнул рукой полицай.

Почему бы и нет? Пусть местные немецкие прихвостни решают, как лучше разместить и накормить незваных гостей. Пока парковались возле управы, мне Медынцев на немецком из-за присутствия поблизости посторонних сказал, что хорошо бы напоследок эту управу разнести парой гранат. На что я ему так же на языке Гёте заметил, мол, гранат у нас нет, но мысль мне понравилась, надо её обдумать.

Майор остался при машине, я же собрался было твёрдой поступью проследовать в кабинет местного начальника, но тот сам выкатился наружу и тоже вскинул руку с вытянутой ладонью.

– Хайль Гитлер!

– Хайль.

– Гузик, Василий Семёнович, начальник управы, – почти на чистом русском, лишь с лёгким акцентом представился низкорослый небритый тип с противной рожей.

– Я есть рад это слышать. Ми с мой денщик ехать в Ровно, нам нужен спать и есть.

– А, переночевать хотите? Да бога ради! Всё устроим, не волнуйтесь… Маша!

На пороге появилась улыбающаяся, довольно симпатичная женщина средних лет.

– Здравствуйте, господа! – тоже на русском сказала она, неловко кланяясь.

– Маша, вот господа немцы в Ровно едут, им нужно где-то переночевать. Ничего, если они у тебя остановятся?

– Конечно, добро пожаловать! – ещё шире улыбнулась женщина. – А я как раз домой собиралась.