Петр Донцов - Николай I - попаданец. Книга 1 (СИ)

- Василий Петрович, - обратился Николай к архитектору, - много ли народу пострадало?

- Два человека погибли при тушении пожара, из пожарной команды. Да еще двадцать три человека получили ожоги. Вдобавок несколько дюжин рабочих дыму наглотались. Благо день был выходной, и большинство рабочих разошлись по домам.

- Да, можно сказать, повезло, - заметил император. - И сколько времени возьмет восстановление ущерба?

- Около полугода, - подумав, ответил архитектор. Мы планировали закончить реставрацию и открыть музей через год, теперь придется отложить открытие еще на полгода. Хорошо, что восстановление второго этажа не потребует много средств, ибо часть залов и так должны были быть переделаны. И необходимые материалы для этого уже заготовлены.

- И все же пришлите мне смету, - попросил Николай, - прикиньте, что можно использовать из других проектов. Карл Иванович постарается вам помочь. Ежели понадобиться, часть материалов мы пришлем из Москвы. Ну и раз я уже приехал, - улыбнулся император, - покажите мне завтра 'Новый Эрмитаж'.

- С удовольствием, - улыбнулся архитектор. - Думаю интерьер вам понравиться.

- Вот и посмотрим, - ответил Николай. А пока покажите мне план перестройки Михайловского замка. Василий Петрович положил на стол и открыл большую картонную папку с рисунками и присутствующие склонились над планами дворца, которому в скором будущем предстояло стать первым зданием Русского музея.

1837 год принес мне осознание того, что колеса истории порой невозможно вытащить из наезженной колеи. И бог его знает, кто делает историю, личность или массы, но по факту могу сказать, что даже заранее устранив ключевую личность, порой невозможно изменить результат. Просто на ее место придет кто-нибудь другой и все поедет по наезженному. Тоже самое и с энергией масс - практически невозможно ее перенаправить и изменить историю. Обычно громким историческим событиям, таким как войны и революции предшествует этакий 'накопительный' период, когда в обществе или между странами множится противоречия. И чем дольше этот период, тем тяжелее что-нибудь потом предпринять. Потому я и старался провести преобразования задолго до того, как станет поздно. Ибо в реальной истории освобождение крестьян в 1861 году и Столыпинская реформа, начатая в 1906 году, произошли чересчур поздно. В итоге недовольство вылилось в революцию. Я надеялся, что начав реформы на тридцать лет раньше, я сумею сократить 'накопительный' период и снизить напряжение в обществе. Увы, 1837 год внес свои коррективы в мой оптимизм. И хотя происшедшие события были скорее локальными, меня эти совпадения просто шокировали.

Первым звоночком стала смерть Александра Сергеевича Пушкина. Судьба поэта немного отличалась от того что я знал по книжкам. Я не покровительствовал ему, как мой реципиент, но зато Александр Сергеевич не страдал так от цензуры. После перевода столицы в Москву, поэт переехал из Петербурга в Сергиев Посад, который облюбовали многие люди творчества, а на зиму переезжал в Москву, где снимал квартиру в доходном доме.

Помня, что Пушкина убили на дуэли в тридцать семь лет и зная его год рождения, было легко вычислить, что его убили в 1837 году. И хотя кодексом Сперанского дуэли оказались под запретом и были приравнены к преднамеренному убийству, дворяне нет, нет, а стрелялись. После упразднения сословий дуэль стала этаким отличием для дворян. В некотором роде как сепуку для самураев. И даже несмотря на то, что за это светила казнь или пожизненное, этот вид фронды давал о себе знать.

Просьба господина Дантеса о зачислении на русскую службу была отклонена. Балов при дворе мы с Шарлоттой давали на порядок меньше, да и поэт с женой большую часть года проводили в Подмосковье. Поэтому, я считал, что жизни Александра Сергеевича ничего не угрожает, и был страшно доволен, что все так 'элегантно' получилось. Но оказалось, что у судьбы свои законы. Поехав, несмотря на непогоду, по делам издательства в Сергиев Посад, Александр Сергеевич подхватил пневмонию и при отсутствии антибиотиков, через неделю умер. И мое послезнание оказалось бессильно. Тридцать семь лет оказались для него роковой чертой, за которую он не смог переступить.

Второй звоночек прозвучал в ноябре 1837 года. О пожаре в Зимнем дворце, после которого весь дворец выгорел, я читал и даже помнил год, когда это случилось. Потому как столица была перенесена в Москву, надобности во дворце, как в императорской резиденции не было. Да и до этого в Зимнем я не жил, останавливаясь в Аничковом дворце. Зимний дворец и Малый Эрмитаж стали основой громадного музейного комплекса, включающего в себя и строящийся Новый Эрмитаж, в котором планировалось разместить новые коллекции, за которыми охотились мои эмиссары по всей Европе. Музей должен был стать публичным, открытым для всех.

Реконструкция Зимнего дворца началась в 1835 году и включала переделку всех перекрытий специальными металлическими конструкциями и огнеупорными материалами. А посему я был уверен, что в этой реальности пожара не случиться. Но и здесь, как оказалось, я ошибался. Рабочие, дабы просушить залы в которых шел ремонт, зажигали жаровни. Вот от одной из них и случился пожар. Произошло ли это из-за разгильдяйства или просто судьба, но в результате выгорел весь второй этаж левого крыла. Благодаря огнеупорным переборкам пожар не распространился далее и был довольно быстро потушен. Тем не менее, сгорели интерьеры таких гениев как Растрелли и Кваренги, что стало тяжелой утратой.

И хотя оба вышеперечисленных события не были событиями глобального масштаба, сам факт того, что они случились и когда они случились, наводил на мысль о том, что и другие мои усилия тоже могут быть тщетны и я попросту неправильно оцениваю ситуацию. Но процессы были запущенны и только будущее могло показать, смог ли я хоть немного повлиять на тектонические процессы истории. Но вот знал ли я это будущее?

Василий Петрович Копейников отхлебнул чаю из блюдца и вздохнул. Дело, которое ему предложили, казалось рискованным, но в случае успеха сулило солидную прибыль и достаток, которого он не видел уже много лет. Но ежели дело не выгорит, то вместо обеспеченной старости, Василию Петровичу светила необеспеченная бедность. Вот и раздумывал Василь Петрович, вложить ли последние десять тыщ рублев или же потихонечку их проедать, что он и делал в последние семь лет.

До крестьянской реформы Василий Петрович являлся мелким помещиком и имел два десятка душ в своем имении под Полтавой. Имение это принадлежало роду Копейниковых уже более сотни лет. Все благодаря прапрадеду, который, будь благословенна его память, сумел отличиться еще при Петре Михайловиче, за что и был пожалован небольшим поместьем. С тех пор не многое менялось в жизни рода. Хозяева они оказались рачительные и имение свое держали крепко, что позволило скопить небольшой капитал, который и унаследовал Василий Петрович, как единственный сын. Но тут грянула Крестьянская реформа и в одночасье Копейников лишился половины земли, оставшись лишь с усадьбой и урезанным участком в пятьдесят гектаров. И хотя, как и многие соседи, он возмущался новым порядком, отнявшим у него источник существования, сделать что-либо было не в его силах. Ибо попробуй он сопротивляться, его бы живо прижали к ногтю вчерашние крепостные, как случилось с некоторыми соседскими помещиками. Поэтому Василь Петрович был рад хотя бы тому, что его усадьбу не подпалили, и жизнь ему не портили окрестные крестьяне. Ибо почувствовав свою силу, они не редко вымещали свою злобу на вчерашних хозяевах.